Мчусь ли на тройке я ночью морозною,
ясным ли днём я брожу по Морской,
думу я думаю, думу серьёзную...
В сердце навеки утерян покой.
Тройка летит и звенит колокольцами,
снег под санями ядрёный хрустит.
Скоро ль меняться с Мариной нам кольцами?
Иль она тихо промолвит: "Прости?"
Как хороша дочь советника статского!
Иконописен божественный лик.
Гардемарина ль любить ей кронштадтского,
плакать да ждать его с края земли?
Только нейдёт с сердца дева печальная,
очи лазурные, волны волос,
прикосновенья притворно-случайные
да поцелуи в январский мороз.
Я бы хранил её лик в дальних плаваньях,
мне б как медаль был её медальон.
В бухтах тропических, в северных гаванях
был берегинею вечно бы он.
Юная дева хитра недомолвкою,
взглядом Джоконды и льва укротит.
То ли закончатся встречи помолвкою?
То ли отказом мне разум смутит?
Мне всё равно: будет гром или молния!
Завтра к Марине зашлю я сватов.
Брошусь, не глядя, в семейные волны я,
в руки судьбы отдавая швартов.
Я б её в шутку звал Гардемариною,
пусть бы вела наш семейный корвет.
Вязью искристою, вязью старинною
даст ли мороз на окошке ответ?
Вот её дом и крыльцо запорошено.
Шибче, ямщик! Раззвонись, бубенец!
Хоть и согласье Марины не спрошено,
пусть знает: скоро идти под венец.
Стой! Раздвигается шторка тяжёлая,
зимнюю мглу режет луч маяка.
Машет мне ручкой Марина весёлая,
будто с причала жена моряка.
Москва,
12.01.2000 г.