(По мотивам стихов, выставленных на Еже Писах, Писах, и отзывов на них)
Чили-Айова.
Чилиец Сальвадор родился и вырос в семье, которая очень уважала Ленина, Троцкого, Че Гевару, Фиделя, Кубу и Советский Союз. Одними из первых слов, произнесённых черноволосым мальчиком, были «Слава капэсэсэ!». Это так потрясло окружающих, что прозвище «Слава» крепко пристало к пацану. Повзрослев, Слава-Сальвадор утратил былую политическую восторженность, но приобрёл взамен страсть к пению. В юношестве он изъездил всю страну, исполняя чилийские народные песни. Впоследствие это увлечение переросло в любовь к песням вообще. Слава пел везде, где только можно. Где было нельзя, – тоже пел, стоически перенося невзгоды. Разменяв четвёртый десяток, Слава решил покорить мир, и двинулся со своими песнями на север. Из Мексики он тайно пробрался в Штаты, где стал петь по кабакам. В свободное время Слава, ютившийся в третьесортных гостиницах, писал песни, и бродил по Интернету, благо, старенький ноутбук, случайно доставшийся ему, исправно работал. Родители ещё в детстве обучили Славу русскому языку в надежде на скорую поездку в СССР, что позволяло взрослому Славе с грехом пополам общаться с такими же любителями песен, музыки и поэзии в русском секторе Интернета.
Однажды, обливаясь потом, и проклиная сломавшийся некстати кондиционер, Слава набрёл на неизвестный ему ранее сайт, где и познакомился с отвязной компанией. Слово за слово – и компания подбила Славу устроить большой нелегальный концерт, обещая всяческую свою поддержку. Через полгода все они встретились в Айове, где три дня обмывали встречу, попутно обучая Славу новым русским словам, которых тот раньше не знал. Наконец, обмывание закончилось, и закипела работа по подготовке концерта. Через три недели на заброшенном поле стояла сцена, были завезено всё необходимое, включая трейлер пива, разосланы пригласительные билеты, и расклеены афиши. Специально для концерта Слава написал новую песню, с красивым названием «Интернациональный долг». В ней рассказывалось про любовь чёрного аризонца к белой невадке, про то, как их семьи противились браку, и про то, как влюблённая пара сбежала навстречу своему счастью, предпочтя совместную бедность разлуке в достатке. В финале Слава призывал всех честных людей планеты помогать влюблённым и сделать революцию любви. Последнее ему подсказали вставить в песню его новые друзья Гена и Саша Фридман.
К назначенному часу собралось не две-три сотни, как ожидали устроители, а три-четыре тысячи зрителей, рассевшихся прямо на земле. Всегда одетый в чёрное Георг раздавал особо волнующимся перед концертом какие-то таблетки, рекомендуя запивать их пивом. У принявших секретный препарат немедленно розовело лицо и начинали бесовски блестеть глаза. Пользуясь занятостью Георга, Гена, которому не досталось инструмента, захватил бас-гитару, и наотрез отказался её отдавать, уверяя, что он басист международного масштаба. Прожжённый еврей, имени которого никто так и не узнал с момента знакомства, подстраивал скрипку, попутно заставляя делать то же самое со своей виолончелью Сашу Фридмана. Ланге с Ревским приняли втихаря ещё по стопарю и принялись проверять свои гитару и гармошку. Семён время от времени стучал по барабанам, за что каждый раз получал нагоняя от Светы В и Светы Ширанковой, заканчивавших последнюю перед концертом распевку. Спокойными оставались только Солвита, что-то наигрывавшая на клавишных, и Никола, увлечённо рассказывавший Славе про ловлю майских жуков.
Наконец вспыхнули прожектора. Перед глазами изумлённых зрителей предстала вся компания на фоне мертвенно-чёрного бархатного задника, едва колыхавшегося, несмотря на безветрие. Прозвучал первый гитарный рифф, и на сцену выбежал Слава, одетый, по наущению Георга, только в чёрные кожаные плавки и чёрную же кожаную фуражку. Толпа взревела приветственно, в воздух полетели сорванные лифчики, и в вечерней полумгле забелели девичьи незагорелые груди. Увидев это, Гена сорвал с себя бас, сунул его в руки Георгу, сказав торопливо: «Уступаю, как другу», и метнулся в зал.
С каждой новой песней возбуждение в зале нарастало, подогреваемое появлением новых персонажей – то Франк, одетый в костюм бурого медведя, выбежал на сцену, раскинул руки, и закричал «Привет!», то Никола бросил свой инструмент, чтобы выехать из-за кулис на красном коне, то полный мужчина в белой футболке с загадочной надписью SIZYH FOREVER чопорно вывел на поводке прелестного барашка, но не удержался, бросил поводок, и станцевал брейк-данс, то танцевальная группа с громким названием «Улисс-Ган-Хан» пронесла, приплясывая, Северинку, одетую только в роликовые коньки. Наконец, наступил Славин звёздный час – прозвучал первый аккорд «Интернационального долга». Все зрители, встав, плакали и подпевали, раскачиваясь в такт песне. В середине песни, там, где говорилось о страданиях влюблённых, задумавшихся о самоубийстве, Слава достал бутылку ликёра, и стал поливать себя. Тёмно-красная вязкая жидкость, похожая на кровь, стекала по его рукам. Неожиданно задник сцены заколыхался и распался на составные части. Чёрные махаоны, до этого момента сидевшие на месте, снимались один за другим с игл, прикреплённых к полупрозрачной кисее, и летели на запах ликёра, облепляя Славу. Стоявший за кисеёй хор грянул последний куплет. Наступил апофеоз концерта. Облепленный огромными чёрными бабочками Слава вытягивал последние ноты песни, когда на поле подъехала полиция.
Ревущая от восторга толпа, несанкционированный концерт и подозрительные личности на сцене вызвали у полицейских явную неприязнь. В этот момент прозвучал последний аккорд, Ланге разбил свою гитару о мониторы, Ревский порвал гармонь, а прожжённый еврей бережно спрятал скрипку в футляр. Полиция решительно двинулась к сцене, расталкивая аплодирующих зрителей, но тут на поле возникла драка. Виновником её был взволнованный Гена, который вместо того, чтобы заблудиться руками по очередной девушке, ошибся, и наградил её медалью «За доставленное эротическое удовольствие», приколов эту самую медаль прямо на обнажённую грудь. Девушка закричала, Гену бросились бить, но он немедленно показал пальцем на какого-то деревенского увальня, и ловко смылся.
Когда полиция закончила аресты дерущихся, большая часть зрителей уже разбежалась, и на сцене было пусто. Напрасно полицейские колесили по дорогам штата – вся компания как сквозь землю провалилась.
Через неделю происшествие замяли, обернув всё таким образом, что местные фермеры собрались на вечерину, но перепились и подрались. Делов-то. На Славу, правда, завели дело, которое достаточно быстро забрали себе федералы, рыскавшие пару дней по окрестностям, и выспрашивавшие какие-то подробности. Ходили слухи, что экстравагантного солиста заочно приговорили к электрическому стулу, но кто же будет верить в эту чушь.
Лишь иногда, под вечер, начальник местной полиции открывал свой сейф, доставал оттуда сначала мёртвого чёрного махаона, а потом неведомо как оказавшуюся на его груди в день концерта медаль «За спасение еврея от побоев», и любовался ими. Иногда по ночам ему снилось чёрное небо с семью лунами на нём и всадник на красном коне. В такие ночи он непременно просыпался, вздыхал, курил и пил виски. Через год он ушёл со службы.