Москва-Дюссельдорф.
Вот лайнер напрягся… пошел… и уже по стеклу
Дождя ручейки полетели почти параллельно
Земле; в этот миг из-за тучи ударило солнце,
Чтоб праздничным сделать наш взлет; и уже далеко
Внизу – точно бархат, леса, и болот желто-синие блюдца,
Коробочки-домики, нити-дороги и ленточки- реки,
И радуги яркой кольцо под крылом самолета…
Все выше уходим, земля выгибается чашей
И неба изгиб повторяет зеркально, рождая
Чудесную сферу, разделенную облаками
На две половины; вот землю скрывает кучевка,
И в пухлых просторах ее - как колодцы - просветы,
На дне их земля, как озерное тайное дно…
Все выше уходим; кучевка на гряды-барашки
Теперь разделилась, и тени бегут по равнине,
А небо – а небо все ярче над нами пылает
Безудержной, чистой, космическою синевой…
На запад наш путь, и уже закрывает картину
Кудрявых игривых барашков молочно-сплошная
Могучая облачность – это отроги циклона
Нам движутся встречь. Восходящие токи толкают
Наш лайнер – он будто бы лыжник на склоне бугристом;
И впрямь, облака – тот же снег, если смотришь с высот,
А может, абстрактная живопись – только три краски
В ней: белая, синяя, темно-зеленая (малость
Покуда мелькает в проталинах неба земля –
То Псковщина или Прибалтика в темных озерах).
Увы, облака все плотней… Значит, я не увижу
Балтийского моря с одиннадцати тысяч метров?
А впрочем, как Пушкин писал, уж перо выпадает
Из пальцев уснувших – вчера мы так поздно легли…
Я после тебе расскажу, как прекрасно на небе,
И как тут легко, и как нежно, и как далеко
До всех заморочек земных; расскажу и о том,
О чем я вчера, засыпая, недоговорила –
О том, что всецело тебе только принадлежу…
О личном
Я пишу обо всем – и о сем, и о том,
Но ведь сказано же – неприлично
Человеку о самом писать дорогом -
О личном…
Не приму я условностей этих в расчет
Наваждение;
Напишу я, как сотовым медом течет
Наше утреннее пробужденье.
…Нам не нужно спешить, нам не нужно вставать
И по кругу вседневному мчаться;
И волна пробужденья качает кровать,
Как корабль, уплывающий в счастье…
И мы чувствуем, как истончаются сны,
Исчезают;
Как тела наши слиты, переплетены,
Как объятием жарким объединены,
Не распавшимся за ночь.
Беспредельная нежность – как солнечный свет,
Что ласкает и греет;
Слушай, сколько мы вместе? Одиннадцать лет?
А она не тускнеет,
А она набирает еще глубину
И объем; а покуда
Я на миг отодвинусь – и снова прильну,
И закрою глаза, и блаженно усну,
Чтоб опять повторить через десять минут
Этой нежности теплой и сладкой волну –
Пробуждения чудо.
Ты слегка отстранился - и снова приник,
Обновляя слияние кожи…
Этот миг пробужденья, наш сказочный миг –
Он любого мгновенья стократно дороже…
Машенька.
Маша, Машенька, солнечный берег
Счастья канул в серую даль…
Маша, Машенька, кто бы поверил,
Что к слову «память» синоним – «печаль»?
Войди же в комнату, где когда-то,
А впрочем, вовсе не так давно…
Но со стен фотографии сняты:
Он позабыл. Ему все равно.
Где же, где теперь водопады
Несказанной нежности той?
… Так получилось. Значит, так надо.
Попрощайся. Надень пальто.
Выйди в солнечный день, как во тьму,
Стиснув в сердце комком страданье,
И заветных слов очертанья
На снегу оставь никому…
Ангел мой…
Я бы тебя хоть сейчас отпустила на волю,
Мы ведь друг другу с тобой ничего не должны.
Сашенька мой! Я блестяще не справилась с ролью
Нежной, любимой жены.
Но ты не хочешь на волю. Твердишь обреченно,
Что расставанье страшней, чем любая беда.
…Ангел, что послан Всевышним во храм освященный,
Не покидает развалин его никогда.
Похолодание.
Точно скорбное пророчество,
Тучи в небе прорисованы…
Захотелось одиночества –
Безнадежного, свинцового.
Стало будто невзаправдашним
Наше вечное объятие:
Та, другая, будто рядышком –
(Ни отринуть, ни принять ее) –
Всею позднею невинностью,
Всей влюбленностью нечаянной,
Безоглядной откровенностью,
Нежным мужеством отчаянья…
Может, ты утешь пока ее?
Ну, а мне другого хочется –
Слиться с ветром неприкаянным
На дороге одиночества.
Комнатка.
Гостеприимный хозяин воскликнет: «Куда же
На ночь-то глядя? Тем более стопочку выпил,
Как же за руль! Уж ночуйте!» А в доме его
(Очаровательнейшем изо всех, что я знаю)
Комнатка есть наверху – деревянные стены медовы,
Низкое ложе само о любви так и шепчет…
Может, меня ты обнимешь и нежною лаской
Вновь позовешь к тем чудесным полетам, в которых
Мы растворялись с тобой в этой комнате прежде…
Я же сожмусь в безразлично-упрямый комок:
Я, мол, стара и уродлива, с кем тут ласкаться,
Есть подозренье к тому же, что любишь другую…
Может, все будет не так. Поцелуем дежурным
Ткнувшись мне в щеку, растянешься в свежей постели –
(Ах, хорошо!) – предоставив мне полное право
Быть одиноким, усталым, колючим созданьем,
Страшно далеким от этих любовных утех…
Есть и еще варианты. Меня ты обнимешь,
Я поцелуем отвечу, и весь ритуал
Мы совершим так, как будто и не было вовсе
Месяцев долгих больного и злого разлада,
Но будем знать ты и я – это лишь ритуал,
Он ничего не добавит остывшему сердцу…
Слушай, давай лучше в гости к нему не поедем,
В комнатку эту, наверно, не стоит входить.
29-е октября.
Зачем привязываться к датам,
и что с того, что десять лет?
Любви, светившей нам когда-то,
теперь уж нет.
Словесные опроверженья
тут не помогут. Все равно
Мы вызываем раздраженье
друг в друге, и уже давно.
Свои обиды копим оба,
Каждый по своему правы…
Любовь ведь – радость, а не злоба,
А злоба – не любовь, увы.
29-е октября с изменениями и дополнениями.
Смотри, какое чудо новое
Для нас на праздник сотворилось!
Как люстра четырехрожковая,
Горит роскошный амариллис!
У стебля – высота метровая,
Цветки – что блюдца от сервиза!
«Поймите, люди бестолковые,
Есть у любви свои капризы:
Цветок ее, бывает, высохнет,
И кажется, что все пропало,
И вдруг – такую стрелку вымахнет,
С таким соцветьем небывалым!»
Почти прощальное.
Ах, как же я хочу тебя любить,
свежо, доверчиво, без наслоений
былых обид и мрачных настроений…
Ах, как же я хочу тебя любить!
Ах, как же я хочу тебя ласкать,
Забыв про лишний вес и про морщины;
Тому, что сталось – не они причиной…
Ах, как же я хочу тебя ласкать!
Ах, как же я хочу с тобой мечтать
о наших будущих затеях и поездках,
забывши напрочь о причинах веских,
по коим тем поездкам не бывать.
Ах, как же я хочу к тебе спешить –
в метро, и в электричке, и в маршрутке,
считая даже не часы – минутки…
Ах, как же я хочу к тебе спешить!
Ах, как же я хочу с тобой прожить
всю жизнь, друг друга не унизив ложью
и недомолвками…
Но невозможно,
как видишь, этот кризис разрешить.
Дом без хозяина.
В этого человека давно не ступала любовь.
Вот оттого он такой – серый, угрюмый и пыльный,
подгнивший, тоскливо скрипящий… Известно,
что без хозяина дом – сирота; разрушается быстро
без обогрева любая постройка. А если любовь бы пришла –
окна раскрыла бы, вытерла пыль, посадила бы розы,
печь протопила – вот он бы, бедняга, и ожил…
Только ведь - как ей войти? Опечатана дверь
прежней любовью, которая уж не вернется…