На почве Сахары не рос мандарин,
Не прел, набирая сок,
И почвы-то не было, был один
Густой, как кисель песок.
Барханы и дюны верблюжьей гурьбой
Стояли то тут, то там,
Расплавленным воздухом капал зной
По их золотым горбам.
Три путника жажду с жарой кляня,
Шли с Запада на Восток,
Смертельно устав на исходе дня,
Упали они в песок.
Один приподнялся – лицом весь сер,
Плечо портупея трет.
Он был офицером. Ну что, офицер,
Подохнуть пришел черед?
Недвижно лежит эфиоп-проводник
Его голова седа,
Он все понимает, он мудрый старик,
Он сам их привел сюда.
Второй офицер, хоть и чином мал,
Был молод и храбр, но…
(И надо ж в бою его штык не брал)
Не дышит уже давно.
А где остальные? Поди, найди!
Могила ли тот бархан.
И вот офицер старику к груди
Приставил лихой наган.
- Куда ты завел нас, проклятый старик?!
- Туда, - отвечал он, - где
Никто не услышит последний крик,
Оставленного в беде.
Никто не поможет, никто не спасет,
Поймешь это скоро сам,
Как поняли все, даже юноша тот,
А я, эфиоп Сусан.
Колышимый зноем воздушный сироп
Ударной рассек волной
Грохочущий выстрел, и пал эфиоп,
Уже навсегда немой.
На почве Сахары не рос мандарин,
Не прел, набирая сок,
И почвы-то не было, был один
Густой, как кисель песок.