НОЧЬ РАВНОДЕНСТВИЯ (1997 г.)
* * *
Наверное, свет прекрасен,
но я забыла, когда видела его.
Наверное, любовь, как свет,
но так давно ее не было,
что кажется, будто ночь
поглотила собою
и город этот - пристанище безумцев,
и дороги, ведущие из него,
и все настоящее,
к чему не успели прикоснуться люди.
Азия молчит в каждом из нас,
когда суетливо мечется
возбужденный собой европеец,
а Европа логикой рассудка
остужает порывы азиата.
Но любви, любви и света
просит и тот, и другой.
Где же они? Почему медлят?
Или не пришло их время
и суждено еще две тысячи лет
грезить ночью о пришествии утра?
февраль 1997 г.
НА УЛИЦЕ ПРАВДЫ
Мне снился сон. Маршрут привычный -
под арку круглую во двор.
Машины марок заграничных
задами лезли на забор,
и голый лед на повороте,
архитектурный стиль хрущоб,
на покосившемся капоте
белье, пропахшее борщом.
И улица с названьем странным,
теперь обретшим старый смысл.
Здесь хорошо! А нам - подавно,
ведь мы под ложью родились.
В какой-то бешеной рулетке
мне выпал вдруг счастливый цвет,
на накрахмаленной салфетке
несут выигрышный билет.
С трудом тяну тугие двери,
сую в окошко свой портрет,
на лифте до заветной цели -
а вдруг Его уже там нет?
Вот коридор и сердцу милый
дверей распахнутых проем.
О как же я тогда любила
за этим розовым стеклом!
Две льдинки светло-голубые,
как для коктейля, напоказ,
слова послушные, немые,
как будто капнули из глаз.
И две руки, как два кинжала,
как избавление от мук.
И сердце бедное дрожало -
"полувосторг, полуиспуг".
21 февраля 1997 г.
ПЕСНИ СЛЕПЦОВ
Умершая от нежности к тебе,
смотрю на мир раскосыми глазами
сторукого слепого божества.
Но и ему к тебе не прикоснуться.
---
Лицо мое ты думаешь узнать,
в который раз ощупывая маску
рукой в перчатке. Холодно вдвоем.
---
Когда ослепнет сердце, будет трудно
на милость победителю сдаваться.
Но о свободе листья шелестят. -
Свободе падать.
---
Равнодушно, невидящим взглядом
сквозь душу посмотришь,
как сквозь толщу воды
пучеглазая рыба глядит.
---
Ты отомстил, разбив другое сердце.
Любовь и Вера изгнаны давно,
теперь Надежда смотрит в потолок
уже ничем не замутненным взором.
Премудрость Софьи - что она без них?..
март 1997 г.
* * *
Крик разрывает от уха к уху -
вышибить стоило б перепонки.
Где уж рожденному оплеухой
вырваться этакой глоткой тонкой?!
Что же мне выкрикнуть, кроме всхлипа,
жалко-постыдного в темной глуби?
Эти в историю, смотришь, влипли,
мы ж, нелюбимые, так же любим.
Нищему, верно, любить накладно,
слишком цена для него поката.
Возле иссохшего водопада
пусть дожидается сам заката.
Но почему-то упрямо лезем
выше и выше - туда, где солнце.
Может быть, крик для души полезен,
как для слепого в стене оконце?
март-апрель 1997 г.
МОНОЛОГ
Дребезжащее утро перешло в ослепительный
вечер, минуя день. На востоке взошла луна.
Луной Востока я ее не звал.
Быть может, потому, что я не видел
Луны, или Востока, или вместе:
луну с востоком, или... Что гадать?
Не звал - и все. О чем теперь жалею
иль нет... Не знаю. Жалости не знал
к себе, а к ней не смел ее примерить.
Пауза.
В нищем бездорожье моем,
среди бетонных стен, увешанных
безделушками невиданного мною мира,
вдруг ненароком посулили сыру.
Оказалось - из мышеловки.
Кукла, узревшая край коробки,
я боюсь теперь выброситься в проем
жизни - больше, чем из окна квартиры.
Пауза.
Господи, только не это!
Хочешь, шутом растянусь, как пнули?
Или, на все начихав приметы,
снегом по морде влеплю июлю?
Что еще в самом деле
выкинуть на потребу тебе?
Ее лицо на ладони
словно шрам на губе.
Пауза.
Застывшими слезами я платил
торговцам, что ее мне приводили
на поруганье близостью моей.
И каждый раз, фальшивку распознав,
я требовал назад свое богатство,
сокровища еще преумножая несметно. -
Видишь, вот они лежат?
Но всё ничто, она не появилась,
фальшивый колокольчик не заглох
при звуках, не раздавшихся, как ране.
Я голову тогда зарыл в песок,
дрожа всем телом страусиной дрожью,
мычал, ногтями скреб сухую землю
и солью соль часами растворял.
Прошло и это. Видишь: я стою
перед тобой? Иди сюда, не бойся.
Я не кусаюсь больше и дерзить
уста не станут - вот он весь, возьми!
Не хочешь?.. Значит, Лету миновали.
апрель 1997 г.
* * *
Если бы улицы вымостили любовью,
может быть, тогда (кто знает наверняка?)
люди перестали бы носиться по городу,
остановились и слушали Баха.
А Горовиц с экрана, невозмутимый и живой,
вышел бы на площадь шаркающей походкой,
нехотя оставив на булыжной мостовой,
как на рояле, след из звуков сотканный.
И под ногами каждого, задумавшего сделать шаг,
как под негнущимися пальцами виртуоза,
музыка дышала бы, тишайшие
у слушавших рождая слезы.
О если б только!.. Бабочкой лимонной
или каким-нибудь Павлиньим глазом
порхали бы над нами самосвалы многотонные,
в пушинки превратившиеся разом.
И рука моя, к тебе протянутая,
не маячила бы запретительным шлагбаумом.
На солнце потекли бы и растаяли
памятники снежным бабам.
Если бы улицы вымостили любовью,
может быть, люди или хотя бы ты...
Город привычно шумит в изголовье,
гулко дрожат мосты.
НА ЗАКАТЕ
апофеоз в 3-х частях
1. Начало
2. Продолжение
3. Конца не будет
- Солнце русской поэзии вновь
закатилось.
- Похоже...
Из разговора сведущих людей
1.
Жизнь моя на бойком месте
бьется, бьется смерти в такт.
То давление под двести,
то амбиций на пятак.
То с протянутою шляпой
зря таскаюсь по друзьям,
то чиновнику на лапу
не даю и взять не дам.
То играю для народа,
даже если это ты,
то желанную свободу
променяю на мечты.
Но они всегда лукавы:
под обломками, дрожа,
выбираюсь - вновь без славы
и по лезвию ножа.
2.
Вылезаю из долгой болезни,
которой зима - имя.
Без перчатки рука
непривычно легка - стынет.
Отораться бы вдоволь,
да некому нас - слушать.
У народа давно
заложило водой - уши.
И придется опять
на потребу пахать - носом,
не попавши под плеть,
на стерне не сгореть - босым,
от желания жить
на груди не сложить - руки
и остаться собой,
извлекая под вой - звуки.
3.
И на нашей помойке
когда-нибудь вспыхнут цветы.
Вот проснешься - и точно:
какой-нибудь глупенький ландыш
улыбается даже обломкам
людской чистоты,
из души вынимает такое,
о чем и не знаешь.
И стоишь, и любуешься,
и безнадежно рыдаешь.
И рождается солнце
в бесстыдстве святой наготы.
март 1997 г.