Часть певая
«сон и пробуждение»
В сибирской средней области,
района Коченевского,
в деревне Раздолбаево
колхоза Красный путь,
мальчонка жил Данилушка,
ходивши в школу среднюю,
ни чем не выделяючись,
учился как-нибудь.
У папеньки и маменьки,
души в дите не чаявших,
Данила, сын единственный,
в тепле и холе рос.
В учении скучающий,
оставшися за старшего,
в учебном классе следущем,
он многих перерос.
Поесть любил Данилушка.
Да так, чтоб мать родимая,
счастливо улыбаяся,
гордиласть за сынка.
На радость маме кушает,
назло врагам всем будущим
- шутил папаня, к ужину
вернувшись от станка.
Размера необъятного
лицо наел Данилушка,
лет двадцать сиднем сидючи
у папиной печи.
И кулачки с посудину,
в которой мама по-утру
ухватом управляючись,
готовила харчи.
Был силушки не меренной
Данила раздолбаевский,
мог кочергу, играючи,
на руку намотать.
И гирьками пудовыми,
по паре в каждой рученьке,
он мог с утра до вечера
без устали играть.
По вечерам Данилушка
любил, слегка подвыпивши,
ватаги деревенские
на реченьку водить.
Там за мостом заречные,
вооружившись кольями
да крепким словом матерным,
сбирались их побить.
В таких-то вот баталиях
природный дар Данилушки
как камень малахитовый
гранями обрастал.
Талант удара верного
по телу человечьему,
да так, чтоб с разу первого
противник и не встал.
Но нраву добродушного,
в мамашу был Данилушка.
Людишек бил играючи,
а вовсе не со зла.
Наутро похмеляючись,
играя зубом выбитым,
он мог с вчерашним ворогом
обняться без стыда.
В работе же не весел был.
С вилами ли, с косою ли,
под теплым красным солнышком
он быстро засыпал.
Так, задремав к полуденной,
посля обильной трапезы,
к концу лишь дня рабочего
Данилушка вставал.
Но спал не от усталости,
а более от скуки он
крестьянского нелёгкого
и потного труда.
Не видел он причинности
между плодами оного
и жизнью той вольготною,
которой жил тогда.
Но вскоре демократия,
как баба мужу пьянице,
заветных три свободушки
народу отдала.
Свободу слова вольного,
свободу выпивания
и, самую желанную -
свободу от труда.
А тут приватизация,
нежданно и негаданно,
библейской кашей манною
свалилася с небес.
По десять тыщь на каждого,
на старого и малого.
Все кинулись в инвесторы.
Видать попутал бес.
Один комсорг из города
в деревню Раздолбаево
сквозь грязь и топь дорожную
на джипе приезжал.
Он объяснил колхозникам,
что ваучер – дело тонкое,
что в нём заложен в будущем
большой потенциал.
Лишь дурень без головушки,
о детях не подумавши,
тот ваучер драгоценный
за деньги продает.
Тогда как умный, знаючи,
в какой надёжней выгодней,
сию бумагу ценную
в инвестный фонд сдает.
Туда вложивши ваучер свой,
да денег чуть прибавивши,
такой счастливец, может быть,
всего лишь через год,
машину иностранную,
квартиру нову в городе,
гараж надёжный каменный
легко приобретёт.
И вот уже Данилушка,
попутно с всей деревнею,
к комсоргу вместе с ваучером
прямёхонько бежит.
Логично рассуждаючи,
что хватит мол горбатиться,
коль птица счастья жирная
сама в окно стучит.
Комсорг, мужик был грамотный.
Владимир Митрофанович.
Он всем, принесшим ваучеры,
бумагу выдавал.
А всем, принесшим денежки,
с чулками распрощавшимся,
с печатию гербовою
квитанции писал.
Бумаги оформляючи,
данилу заприметил он.
Его огромный, креприй
и наглый экстерьер.
Слегка потренируючись,
легонько пообтесаный,
для офиса для главного
прекрасный интерьер.
Комсорг спросил Данилушку,
глазами его смеривши,
не хочет ли престижную
работу получить.
Зарплату же такую, что
с друзьями и знакомыми
и даже всей деревнею
за раз и не пропить.
Прикинул тут Данилушка,
представив свою дозушку,
и мужиков, что выпить-то
в дурнину мастера.
Да, сумма тут не малая
и вправду получается.
Он сразу соглашаючись,
спросил только: когда?
Да прям сейчас!
Как звать тебя?
Глазами примеряючись,
крестом златым сверкаючи,
Данилу он спросил.
Потом спросил: женат-ли тот?
Ответом удовольствовшись,
аванса тысяч двести
ему он отвалил.
Как бык колхозный поутру,
еще не весь проснувшийся,
Данила басом трубным
невнятно промычал.
Что мол об нем Данилушке,
в округе каждый знаючи,
сказать чего не доброго,
так лучше б промолчал.
На том и порешилися.
Чтобы назавтра по-утру
Данила, приодевшися,
у клуба поджидал.
А дале Митрофаныча,
а также деньги, ваучеры,
машину иностранную
он зорко охранял.
И вот уже Данилушка,
с маманей попрощавшися,
с отцом легонько выпивши,
под деревом стоит.
На нём пиджак малиновый,
как яркая попона
на жеребце породистом
новехонький сидит.
В дороге Митрофанович
Данилу инструктировал.
Что делать, что не делать,
кого оберегать.
А пуще всех с друзей его,
а также с компаньёнов,
ни день ни ночь недремлющего,
ока не спускать.
Он рассказал, что в мире том,
который тот что бизнеса,
опасней и коварнее
врага и не сыскать.
Того, кто другом числится,
вокруг тебя шныряючи,
в дела твои заветные
внедряется как тать.
Да затра будет времени
с такими вот друзьями-то
на отпеванье в церкви
у гроба постоять.
Того кто этим правилом
златым пренебрегаючи,
отправился к Всевышнему,
в такую его мать.
Ещё сказал, что в мире том,
Данилушку встречающем,
всё накрепко поделено
и по местам стоит.
И проглотить там лишнее,
а стало быть чужое,
так можно подавиться,
что кровию стошнит.
В российском нашем бизнесе,
как в ЖКО хреновом.
Со светом тут проблема.
В тень стали уходить.
Оно конечно выгодней
налоги не доплачивать.
Зато в таких потемках
легко и пришибить.
Так ехал он до города,
умами набираючись,
Сын пастуха с свинаркою
Данила - богатырь.
Чтоб под его охраною,
в народа тело впившийся,
мог жить не опасаючись
какой-нибудь упырь.
_________
Часть вторая
«созерцание»
Наутро, собираючись
на службу в храм господний,
Даниле Митрофанович
отечески сказал.
Что мол пиджак малиновый -
то модный понт жлобовский,
и черную сорочку
надеть он приказал.
В машине, по дороге же,
он рассказал историю,
что тот, кого хоронят,
его охранник был.
При мутных обстоятельствах,
в случайной перестрелке,
как буд-то кто из наших
его и застрелил.
Рассказ такой послушавши,
Данила чуть поежился.
Не то, чтоб испугался он,
но внутренни смекнул:
«И вспрямь видать опасная
работа та престижная.
Не даром же о правилах
хозяин намекнул.»
Мыслю эту тревожную
внутрях башки Даниловой
Владимир Митрофанович
как буд-то прочитал.
Тебе еще, конечно же,
тренироваться надобно,
чтоб пацаном конкретным,
в конце-концов, ты стал.
Еще прикинуть надобно,
в таких-то обстоятельствах,
как братии крученой
представлю я тебя.
Лукаво улыбнувшися,
Данилу оком смеривши,
сказал, что будешь лучше
ты - дальняя родня.
Так, время не заметивши,
на месте оказалися.
Припарковавши «мерина»,
во храм святой вошли.
При этом крестным знаменем,
прилежно осеняючись,
потраурней насупившись,
ко гробу подошли.
У гроба в изголовии,
молитву прочитавши,
дородный хмурый батюшка
кадилом помахал.
Как буд-то мух назойливых,
на трапезу слетевшихся,
от пирога он сладкого
усердно отгонял.
Вся в черном одеянии,
с лицом белее мрамора,
за гроб рукой цепляючись,
стоит она едва.
Совсем еще недавно
любимым зацелована,
судьбою избалована,
теперь она - вдова.
Сомкнулись губки алые
от горя непомерного.
От осознанья ужаса
язык к губам пристыл.
В глазах же отрицание
того, что зрить приходится.
В гробу ее Николушка,
лежит, совсем остыл.
А справа детки малые,
два миленьких воробушка,
свои глазенки-бусинки
таращат на кровать.
С которой их папуленька,
любимый и единственный,
так долго почиваючи,
никак не хочет встать.
А с левой-то сторонушки,
живая или мертвая,
стоит её свекровушка,
лишившися сынка.
Отец, как сыну памятник,
стоит, над гробом сгорбившись.
Да, сына смерть безвременная
- ноша не легка.
А по другую сторону
от горюшка семейного,
кивая Митрофанычу,
стояли все друзья.
А также компаньоны,
их жены и любовницы,
как говорится, дружная
и крепкая семья.
И каждый хоть кого-нибудь
из тех, кто здесь присутствует,
на месте парня мертвого
охотно представлял.
При этом опасаючись,
причем весьма резонно,
тот гроб себе родимому
невольно примерял.
А жены и любовницы,
платочки прижимаючи
к сухим глазам накрашенным,
мечтали о своем.
О чем мечтает женщина
совсем еще молоденька,
имея мужа старого
и денежки при нем.
Да видно мысли всякие
по головам шныряются,
когда у гроба ближнего
приходится стоять.
Даниле вдруг почудилось,
что он того священника
как будто где-то видел,
да вот не мог признать.
Ещё ему подумалось,
что смерти в жизни разные,
и близких и далеких,
приходится прожить.
И только смерти собственной,
каким бы стойким не был ты,
при всех своих способностях,
не сможешь пережить.
Пока все это думалось
да в головах жевалося,
священник деловитый
закончил отпевать.
И парня молодого
в древесном одеянии
в последний путь далекий
собрались провожать.
Приехавши на кладбище,
Владимир Митрофанович,
как будучи за старшего,
последний слог сказал.
О том, что мол безвременно,
и что земля мол пухом,
и что мол все там будем,
он всем пообещал.
Закончивши прощание,
сказавши все что надобно,
поминки предвкушаючи,
решили, что пора.
И закопав покойного,
вздохнувши облегчительно,
рассевшися по «меринам»,
подалисть со двора.
Как пассажир, избавившись
от багажа тяжёлого,
отдав при регистрации,
они уж налегке,
забыв про ноши тяжесть,
свободно обсуждаючи
проблемы дня насущного,
исчезли вдалеке.
И лишь вдова болезная
с сиротками малютками,
да родственники близкие
остались у бугра.
Как буд-то все не верили
в сей смерти окончательность.
Как буд-то все недеялись
проснуться ото сна.
И только через времечко,
в девятый день по смерти,
душа смирится с разумом
и вдруг поймет она,
что это окончательно.
А он, еще живёхонький,
без устали ласкающий,
исчезнит ото сна.
Российские поминки -
души освобождение
от тяжести утраты,
лекарство от тоски.
Прощание с усопшим,
его же восхваление
и выпивка обильная
с закуской от души.
В таких вот посиделках
любой, зашедший с улицы,
пусть даже посторонний,
мог за столом присесть.
И, помянув покойного,
(хоть даже и не знал его)
хорошим словом добрым,
мог выпить и поесть.
Поминки ново-русские,
тут вам не то, что давеча.
Какой-то посторонний
тут в двери не зайдет.
Здесь только приглашенный,
охраною проверенный,
и только без оружия
контрольный пункт пройдет.
Данилу с Митрофанычем,
легонечко общюповши,
охранник, поздоровавшись,
учтиво пропустил.
Друзей своих приветствуя,
кивнувши крмпаньонам,
Владимир Митрофанович
Данилу предъявил.
Сказав, что Николаю он
реальную замену
нашел уже конкретную,
а лишь не понта для,
представил он Данилушку,
как было обговорено,
седьмой водой далёкой
родного киселя.
Размер такой бычиный
и кулаки огромные
семейство благородное
немножко впечатлил.
Как танк огромный с башнею
Глядится он поблизости -
тут кто-то из саратников
удачно пошутил.
Немного побазаривши,
слегка перекуривши,
со свитой Митрофанович
зашёл в огромный зал.
Легонько прослезившися,
сильней чем по отечески
обняв вдову красивую,
негромко так сказал.
Что мол он соболезнует,
и что Николу бедного
теперь уж не воротишь,
а также что пока,
её саму болезную,
а также деток маленьких.
братва в обеспечение
берёт из общака.
Затем все, порассевшися
по стульям драпированным
да за столы богатые,
начали горевать.
И с каждой новой рюмкою
всё более по доброму
Николу убиенного
подробно поминать.
Колян чувак был правильный,
прекрасно дело знающий
и живший по понятиям,
конкретный был пацан.
Счастливый муж возлюбленный,
удачей не обделенный,
ни разу не поранившись,
прошёл он весь Афган.
Тут встренул Митрофанович,
резонно рассуждаючи:
Оно хоть и охранников
здесь могут убивать,
всё лучше, чем за Родину,
за говнюков кремлёвских,
в стране какой не ведомо,
с Исламом воевать»
К тому же компенсация
семье, детям погибшего,
У нас-то всё налажено,
не то что у Кремля.
Ведь мы ж не государство,
героев позабывшее,
не жлоб с военкомата
и не с собеса тля.
Тут батюшка степенный,
Даниле показавшийся
как будто-бы знакомым,
как раз и подоспел.
Приветливо здороваясь
с Владимир Митрофанычем,
Даниле чуть кивнувши,
он рядышком подсел.
Одетого в цивильное,
узнал его Данилушка.
Он как партийный лектор
в деревню приезжал.
Тогда же про религию,
как сказку для придурков
и как народа опиум,
он в клубе речь держал.
Таким своим открытием
слегка обескураженный,
Данила Митрофаныча
тут шепотом спросил:
Мол может быть то правдою,
или ему так кажется,
что этот самый лектор –
священник Гавриил?»
Вопрос такой подслушавши,
церковник, чуть подвыпивший,
сказал, что мол сыны мои,
вот что скажу я вам:
Работал я при партии,
в отделе по религиям,
в том самом комитете
контроля по церквам.
Чтоб в той работать должности,
в духовной семинарии
с тогдашними попами
один предмет учил.
Учил и слово божие,
а также теологию,
и даже всё Евангеле
я наизусть зубрил.
Не верой проповедника
крепится паства славная,
а верой прихожанина,
(дай Бог ему добра)
чтоб от него хоть толику,
большую или малую,
блаженный тот, кто верует,
принёс до алтаря.
И тут, поверь мне, главное
вопрос краеугольный
не то, во что он верит,
а верит он кому.
Известно Бог единственный,
на небе обитающий,
да вот дороги разные
предложены к нему.
И все происходящее
рождало у Данилушки
такое чувство, буд-то он
находится в кино.
И то, что церковь в городе
стоит напротив цирка,
такое обстоятельство
усилило его.
А что - сказал отец святой -
Тут полный зал из бывших.
Возьмём мы Митрофаныча,
сказать примеру для.
Все, кто сегодня деньгами
ворочяют приличными,
вчера стояли где-нибудь
и как-то у руля.
Не весть какая должность -
комсоргом целой области.
Но от обкома рядышком
в то время он стоял.
А кто тогда ресурсами,
потоками и фондами,
руководил и мудрою
рукою управлял?
И те, кто поумнее был,
те, быстро перестроившись,
с хорошим ускорением
в коммерцию пошли.
А связи те партийные,
потоки направлявшие
по фондам всяким нужным,
им очень помогли.
Опять же инвестиции –
хеопсовы деяния.
Идейка с виду правильна
и в общем-то проста.
Вложи сегодня рубель свой,
у деток отобравши,
а через год какой-нибудь
получишь их полста.
Народ, что буратино.
Хоть грамоте обученный,
он книжек не читает,
но сказки слушать рад.
Что он, сам не работая,
отдавши деньги дяденьке,
премного удлиннеными
получит их назад.
И тут уж в обещаниях
тогда не скупердяйствуй.
Народ он ведь доверчивый,
как брат наш папуас.
За яркие, блестящие,
большие обещания,
(как тот дикарь за бусы)
он сразу всё отдаст.
Вот тут и прибавляется
делов-то Митрофанычу,
чтоб деньги эти кучками
по ямкам закопать.
А пирамиду стройную
удачно опрокинувши,
с деньгами, превращенными
в валюту, и слинять.
А вот святая троица.
За тем столом сидящие,
обильно поминаючи,
и кушать не слабы.
Директор «Дурсельмаша»
и два его сыночка –
его же заместители.
Все редкие жлобы.
Папаша член обкома был,
в президиум зачисленный.
Сынки же чуть поменьше -
всего секретари.
По тем-то временам, считай,
прекрасная карьера.
Лишь, совесть позабывши,
как можно больше ври.
Но путч, к едрёной матери
устои взбаломутивши,
и так уже не крепкое,
то дерево срубил.
И рухнули парткомы,
не весть на чём стоявшие.
А дряхлые знамена
народ в дерьмо свалил.
И тут-то быть директором
престижней оказалося,
чем в запрещённой партии
страдать секретарем.
Сыночки прямо к папеньке.
И тоже, демократию
приняв безоговорочно
- помощники при нём.
Мужик теперь в деревне,
свободой наслаждаючись,
не сеет и не пашет,
а пьёт лишь самогон.
И в новых-то реалиях,
совсем освободившийся,
теперь уж не нуждается
в машинах сельских он.
Комбайны производятся
и сеялки и веялки.
Да только вот, ребятушки,
их некому продать.
Мужик в цеху работает.
Ему-то все до лампочки.
Зарплату свою кровную
он хочет получать.
Завод-то тот не маленький.
Системообразуюший.
Считай, что тысяч тридцать
при нём голодных ртов.
Пусти их всех на улицу,
признавши безработными.
Такое тут получится –
не хватит и ментов.
Поэтому, не знаючи
что делать с этой братией,
бюджет центральный фонды
зарплаты в банк кладёт.
Да только вот не ведомо,
куда они деваются.
Зарплату-то по году
хавод не выдает.
А чтобы успокоился
мужик, с утра голодный,
зарплату ту начислену
получит от ларька.
В котором дети папины,
все деньги те укравшие,
зарплату погашаючи,
дадут им два кулька.
Мужик тогда радёхонек,
семейство покормивший,
слегка конечно выпивши,
играет в домино.
А папа со сыночками,
лапшой всех накормившие,
живут как те рокфеллеры.
Ну прямо - как в кино.
А тот же, кто не понял
партийной новой линии,
тот сопли коммунизма
по-старому жевал.
И денег не набравши,
да власть свою просравши,
заступником трудящихся
он в новой жизни стал.
Закончив описание
российской новой жизни,
святой отец, зевнувши,
решил слегка поесть.
Потом, перекрестившися,
сказал, на люстру глядючи:
Прости, Господь, нас грешников!
Вдруг ты и вправду есть.
.......................
2006
(продолжение следует)