LAURAE VERONENSIS VITA
И спасся только я один, чтобы возвестить тебе (Иов, 1, 16)
Я, грешный брат Бартоломео, из бездны ничтожества своего возвышаю голос не потому, что способен одарить мир красой слова – это мне не подвластно, и не потому, что хочу поделиться мудростью прожитых лет – нет её во мне. Я пишу это лишь по одной причине – потому, что я последний из всех, кто знал и любил незабвенную Лауру делла Скала, и потому, что, когда я уйду, не останется на свете никого, кто смог бы рассказать по своей памяти историю её короткой жизни.
Я родился в Вероне, там прошли мое детство и начало юности, и там меня знали под забытым ныне именем Витторио Граппа. Лишь на год был я старше Лауры, и жизни наши текли, как две реки, которым не суждено было соединиться. Она была одной из Скалигеров – а этот род некогда был могущественен и славен. Полтора столетия правили они Вероной, и когда самый могущественный из династии, Кангранде делла Скала, расширил свои владения, став наместником императора – именно к нему, в Верону, отправился из Флоренции великий изгнанник Данте Алигьери, и нашел приют, и завершил здесь свою «Божественную Комедию»…
Промыслу Божьему угодно было, чтобы через двести лет после этого род делла Скала, славный некогда воинскими доблестями, но уже давно утративший свою власть и могущество, был увенчан лавром поэзии – и таким лавром стала девушка, рано потерявшая своих близких. Казалось, Господь возжелал не только воскресить прекрасную авиньонку, но и одарить её голосом, достойным для ответа великому певцу, создателю «Канцоньере»…
Равно одаренная красой и мудростью, Лаура могла осчастливить любого из молодых людей Вероны, да и не только этого города… Но её избранником стал человек, много старший летами и не раз отмеченный и доблестями и горестями. Всю свою жизнь Лаура любила одного, и этим единственным был Этторе Фальери, сенатор Республики Святого Марка, прославившийся своими победами на море.
Как случается, что два сердца угадывают друг друга среди тысяч и тысяч? Кто может объяснить этот удивительный дар узнавания, и можно ли следить далее за этой историей, не видя тут перста Божьего? Для сверстников моих, да и для меня самого, неожиданным и невероятным были как обручение Лауры, так и то, что случилось потом. Разразилась новая война, и решением Сената Венеции адмирал Фальери был назначен командовать флотом у берегов острова Крит. Наступило время разлуки и испытаний.
Тяжело больной Лауре пришлось пережить трудные месяцы. И если искусство врачебное помогает залечить раны тела, то кто может исцелить страдания души? Вести приходили смутные, и неспокойно было в Вероне, и неизвестность томила. Немало было недоброжелателей у адмирала Фальери – пользуясь его отсутствием, они направили против него острие клеветы. Для Лауры это было всего больней – и нашлись люди, способные в этот час издеваться над чувством бедной девушки!
Я же был молод и горяч, любовь и отвага окрыляли меня, и смерть за Лауру представлялась мне, грешному, лучшим из всех возможных и доступных мне решений. Я готов был поднять свой меч и отдать свою кровь. Но мой порыв принес мне лишь единственный в жизни разговор с ней… она уговорила меня отказаться от своих намерений, и тем сохранила мою жизнь. Каким непостижимым чувством была она одарена, что словно знала всё наперёд – что настанет, что будет, всё казалось подвластно её духу. И ложные вести, и клевета рассеялись с приходом флота к стенам Венеции…
Я помню тот день, когда Лаура покинула свой родной город – ей предстояло венчание в Венеции, в соборе Сан Марко, а затем – странствия вместе с возлюбленным. Сенатор Фальери стал наместником Республики на Крите – туда должна была отправиться и Лаура. Я же, грешный, хотел быть ближе к ней – и мне все равно пришлось обнажить оружие, но не в поединке, а на войне. Морские валы, стены твердынь на берегах Кипра и Малой Азии предстояли мне, Лаура же узнала материнство и подарила своему мужу сына-первенца.
Шло время – и я лишь радовался счастливому возвращению Лауры на родину, мне же суждено было тогда оставаться на дальних островах, на службе Республике, ибо войны разгорались все сильнее. Издалека, и поздно, и случайно, доходили до меня вести о Лауре, о её пребывании в Вечном Городе, о её восхищении сокровищами искусства, о её собственном творчестве, о её счастье…
Счастье, радость – как вы недолговечны, цветам полевым подобные… И как же безмерно существование горя – никогда не меняющегося, всегда одинакового, словно пыльная зелень кипариса… Внезапно, словно коварный удар в спину, пришла весть о смерти Лауры. Она умерла весной в дни карнавальных торжеств, даровав жизнь своему второму ребёнку – дочери…
Сознаюсь, я искал смерти в те дни, я в грехе гордыни безумно жаждал её, но не нашёл нигде – даже в страшном абордажном бою у мыса Акротири я не получил ни царапины, словно светлый гений Лауры умолил Всевышнего – и Он отвратил от меня клинки сабель и острия стрел. И было так много раз – и понял я, что бессильны и грешны мои устремления, что Вседержителю угодно, чтобы я жил, и что сокрыто в этом некое предназначение, которое станет известно мне позже.
И тогда смирился дух мой – и, по слову древнего поэта, был я снова подхвачен бурями новых войн, словно волнами моря. И прошли многие годы, и стал я стар и неспособен больше служить Республике – и тогда я сам избрал место, где провожу свои последние годы. Ибо здесь, в Вероне, в монастыре Святого Франциска, я совсем близко от мраморного надгробия Лауры, стоящего в сени древних гробниц Скалигеров, и потому могу бывать там, и ухаживать за могилой.
И старость моя нарастает, как седой вал моря, смывающий камни и песок, и я с ужасом осознаю, как в моей обессиленной памяти стираются прекрасные черты, стираются и угасают чувства, образы, слова, некогда сиявшие как розы весенние, как звезды в летнюю ночь. Все уходит – только стихи остаются жить – но мне уже не помнить и их. И потому приношу тебе, прекрасная Лаура, последний свой поклон…
REQUESCAT IN PACE LAURA
IN NOMINE PATRIS ET FILII ET SPIRITUS SANCTI
AMEN