...И снова дождь, мой любимый дождь, без конца и без края, часами, годами, веками стекает по веткам...
Сумерки брызгали ветром и соленой тишиной.
Город осторожно шуршал дождем, точно ворохом прошлогодних листьев.
Город дышал дождем, весь воздух был им напоен, пропитан, как губка, его особенным запахом прокисшего молока и черного хлеба, а на губах был все тот же странный и приятный, чуть кисловатый привкус свежего хлебного кваса, какой всегда бывает вечером в дождь.
Воздух был густым, почти осязаемым, все звуки были чуть приглушены, далекие электрички теперь были почти у окна, расстояние скрадывалось, как под водой.
Город тонул в дрожащей дымке. Все было таким таинственным, окутанным оранжевой от фонарей дождевой сеткой, что один только дождь казался реальностью, чем-то единственно важным, как будто бы все: блестящие крыши, водяные радуги вокруг фонарей, огоньки в окнах насупившихся домов, промокшие собаки, озябшие деревья, умытые чистенькие мостовые и грязные тротуары, сверкающие машины, забрызганные грязью деловые люди, похожие на большие черные и клетчатые грибы под своими зонтами, голодные кошки, черный, как будто намазанный ваксой, асфальт, до того блестящий, что в нем, как в воде, отражаясь, тонули целые улицы, их дома и деревья, скользкие крыши, бескрайние и безбрежные лужи-озера, лужи-моря, лужи-океаны - все-все было не более, чем мираж.
Город тонул в сумерках и дожде, лужах-озерах и улицах-реках. И вдруг он заговорил на тысячах неземных дождевых языков...
Теперь город шумел, как большой мутный ручей, брызгал янтарными радугами, искорками дрожащих капелек...
Шепот города, тихо-тихо, чтобы не разбудить чуткий ветер, спорящего с дождем, нарастал, как отдаленный шум прибоя. Проснулся ветер, коснулся туго натянутых струн дождя... и город запел, нежно, как виолончель.
Звучал орган, и все - город, дождь, ветер и усталые, мерно покачивающиеся под напором воды деревья - было единым целым.
Капли на цыпочках бежали по крышам, оступались, скользили, падали, разбивались на тысячи осколков об асфальт. Они, подпрыгивая, бежали по асфальту, который блестел, как полированный рояль, и был иаким черным, как будто его намазали гуталином. Капли дождя танцевали в лужах, прыгали по стеклам и гаражам и дробились в мельчайшую водяную пыль.
Дождь шел, крался на цыпочках по городу, убаюканному ветром и темнотой, погруженному в скользкие дождевые сумерки и пронизанную ветром тишину.
А в асфальте, как в волшебной реке времени, отражались деревья и дома; только дождь нигде не отражался, а был один и сам по себе.
Дождь шел по благодарной текучей земле, отдавая ей свою волшебную силу, а город сверкал, как умытый росой прозрачный камень, в синих лужах плыли дома и отражались целые страны.
...Дождь шел по планете Земля, и шум его шагов был как шелест страниц. С равной нежностью он целовал окна домов, вязкую землю, чьи-то усталые лица.
Для кого-то поступь его тяжела, для меня она символ спокойствия и уверенности, истины и вечности, когда такими глупыми и никому не нужными кажутся наши вечные споры, суета и обиды.
Дышалось так легко. Сумерки брызгали дождем и чернильной темнотой.
***
А на другой день я увидела, что деревья уже зеленые, воздух чистый и свежий, а от земли пахнет, как от только что испеченного яблочного пирога. Спасибо тебе, дождь!
1 мая 2003 г., 17 лет.