Если ночь спросит меня: «Voulez Vous Couher Avec Moi?
Я отвечу: «О, да!»
Испариной покрылась мостовая – зеркало, свет фонарей
Лелеет ртутной амальгамой. Желтый, изумруд, везувиан.
Ночные запахи… тиха река, казалось, паруса текут по ней
Невидных корпусов. И к водной смоли прилипал туман.
Блуждающий, усталый, изнемогший, я вразвалку брел,
В-карманы-руки и, пиная камешки, что мне пройти мешали.
Проголодавшийся, набить бы брюхо перед сном. Как зол
Желудок на меня за то, что ждать его бесстыже заставляли.
Сейчас, терпи, да перестань же клокотать, я слышу!...
Вот. «Lupanar – волчье логово» Прекрасно, мы зайдем сюда.
Расщекотало пуще вожделение порожнего желудка. Тише!
Заходим… обещаю, будет тебе вкусная и сытная еда.
По столикам, набитым яствами, сидели волки и волчицы.
Кто-то, придерживаясь нравственности, слабо выл,
Поставив целью в этот вечер до падения напиться,
А кто-то в поцелуе языками усмиряет пыл.
Я выбрал столик, что поближе был к далекому углу,
Что потемней… anakhoresis, мне подальше бы от люда.
Я поманил официантку, пальцем раздражая мглу
Вокруг меня. Официантка, ох, Волшебная Богиня Блуда.
Как грудь пышна! Припасть бы чадом, сделав кляпом.
Как бедра широки, громаден зад, объятий не сомкнуть.
Плывет ко мне галерой, мухой в пошлые паучьи лапы,
Ах, пышечка моя, плыви… Как, все-таки, огромна грудь!
Мой Бог! Кому дозволено, вообще, рожать таких милашек!
Ее лицо!
- Что вам, мсье?
Да как же от нее еще разит!
- Мне пиво чешское и мясо пожирней… Уродство Ваше!
Подумал я в себе, амбивалентно поглощая ее вид.
- Еще кусочек Бри неси и золотистой, жареной картошки.
Она ушла, качая задом. Я представил обнаженным ее стан.
Скелет, что облепляет жир, -десятками котят беременная кошка-
Обвисший складками портьера, грубыми, большими, как обман,
С которым эта женщина мне принесла через три дюжины минут
Еду, которую едой назвать с самозабвенной лишь натяжкой,
Плюя себе в лицо и улыбаясь с добротой, когда в тебя плюют.
Сыр бри, куда ни шел, а мясо… будто вырвано с ее же ляжки.
Вместо нектара смоляных оттенков, пойло принесла,
Янтарь тот, будто сутки под прилавком робко проскучал,
В нетерпеливом ожидании испитым быть до дна
Он душу выдыхал, вбирал смертельное тепло и вял.
Картофель, выкрашенный крепом, лоскутами, струпьями из уголков.
Спасибо за обслугу! Что ж, я вас уважу так же, как и вы уважили меня.
Я перец высыпал в солонку и сломал все лепестки искусственных цветов.
А зубочистку подпалил и вставил в свечку, растопив ее до фитиля.
Настал час страшной мести, час опустошить мешок монет,
С сантимов к франкам..., подозвав обслугу, высыпал на стол
И наблюдал, как изменился в удивленье лик. - Бумажек нет, -
С усмешкой умилительной, сказав, ее за безразличье уколол.
Я наблюдал, как за монеточкой монетку ее пальцы поднимали
И складывали в толстую ладонь, что походила лопуховому листу.
Забавно наблюдать, она не раз сбивалась, глазки яростью играли.
- Здесь много больше!
- Ничего, остаток, милая, тебе за красоту.