Глава первая :
«Бессрочье»
В Тель-Авиве не спят родные,
телефон разрывает ночь,
большевизм застрял в Росси,
мы не в силах тебе помочь,
приезжай, прилетай скорее,
из туннеля на яркий свет.
- Дорогие мои, евреи,
мне, отсюда, дороги нет.
я прирос, приземлился прочно,
хоть по всем оплатил счетам,
документы летят в бессрочье-
«гонораром» ко всем стихам.
Прегустые снимает сливки,
человек в золотом пенсне,
и на жирном его загривке
две пиявки, как «да» и «не».
************************
Глава вторая:
«Ночной перрон»
Остывая, стакан гранённый
обостряет давнишний бред.
я опять молодой, влюблённый,
в восемнадцать неполных лет.
Освещало большое Солнце,
палисадник цветущих роз.
Под старинным резным оконцем.
Начиналась обитель грёз.
Бесшабашный, смешной романтик,
рифмоплёт без гроша и льгот,
и забавный атласный бантик,
заиграл обнаглевший кот.
Не сложилось, умчалась Соня,
Растворилась, как легкий дым,
На холодном, пустом перроне,
я увидел её с другим.
В веренице ночей бессонных
всё смотрел на рябины гроздь,
и рычанье собак бездомных,
обостряло немую злость.
По Москве прогуляюсь, малость,
утро брезжит и дождик стих,
разгоняя тоску - усталость,
я друзей навещу своих.
****************************
Глава третья;
«Встреча»
.
Борька встретил меня в халате,
потолстел, облысел вконец,
в этой некогда шумной хате,
он единый теперь жилец,
Иногда забегает Катя,
попросить у отца взаймы,
в переулочек на Арбате,
где старинные бродят сны.
- Юрка?! Ты ли? Каким Макаром?
что случилось, поведай, брат,
чайник в кухне исходит паром.
мне Борис безусловно рад.
И, конечно, радушно примет,
не скрывая шальную грусть,
из буфета тихонько вынет
два стакана …давай не трусь.
Стол обшарпанный, стулья шатки,
не упасть бы на скользкий пол,
и на друга взглянув украдкой,
пожал, что так долго шел.
Ну-ка! выпьем с тобой по первой
да за лучшее житие,
у народа сносились нервы,
как же тут сохранить своё?
«Густобровый» скрипит на съезде,
и по ящику крутят чушь,
повторяя пустые бредни,
эх! забиться бы право в глушь.
Наливай! за шальное лето,
да за Соньку с её косой,
есть такая, мужик, примета
если рыжий, то значит свой.
Откусили Советы лишку,
в государстве наглеет хам,
что, мордуя сограждан, Вышку,
несомненно, получит сам.
А сегодня как раз суббота,
Коль не пьян - помолись, чуток,
хочешь басенку с анекдотом
как Абраму скостили срок?
Опасайся чужого глаза,
А у Соньки в Париже сын,
хитроумный такой, зараза,
я недавно встречался с ним.
По делам прилетал в Столицу,
навестил, посидел часок,
снова дергает поясницу,
ну-ка! вздрогнем на посошок
**************************.
Катерина вошла неслышно,
платье модное, бравый вид,
извини, дорогой, так вышло,
мой, в машине, внизу сидит.
Ей отец не успел заехать,
я тяжелый сдержал кулак,
-Вот устроила, шум - потеху!
Распустилась, не знаю как!
А девица, демонстративно
Засвистела весёлый джаз,
у неё получилось дивно,
Борька молча прищурил глаз
Водка выпита, утро встало,
в уголочке грустит Катрин,
я её наблюдал устало,
устыдившись своих седин.
Как же с Соней они похожи,
Глубиной искромётных глаз,
Белизною упругой кожи,
Побеждая любой кураж.
Ситуации часто схожи,
Но Творец оградил меня,
не позволил, лишившись кожи,
на Троянского сесть коня.
***************************
А хозяин храпел на кухне,
где горел тускловатый свет,
в холодильнике что-то тухло,
благоверной давненько нет.
Про неё не звучало слово
и негоже о том пытать,
Неужели, пошла поновой,
хороводится и плясать.
Танцевала она отлично,
невесомая, точно пух,
забывая про все приличья,
ей в любви признавались вслух.
И такие крутые дяди,
что деньгами легко сорят,
увивались, не шутки ради,
предлагая любой наряд.
От цветов прогибалась сцена,
ухажеры стояли в ряд,
а она, холодна, надменна,
как апрельский весенний сад.
Соболей и колье дарили,
в ресторанах гуляли в ночь,
на пророчили, на сулили,
а потом улетели прочь.
Я сказать не сумею точно,
может, время её прошло,
за Бориса пошла нарочно,
вероятней всего, назло,
Он танцовщице парой не был,
незатейливый и простой,
почему же под этим небом,
им не дали любви иной?
От театра весьма далёкий,
без ума от Неё, как все,
жизнь свои назначает сроки
проигравшим- стоять в хвосте.
Толи пункт оголился пятый,
С толи ссора больших кругах.
но Жизели огонь крылатый
объявили “игрой в бегах”
От предавших друзей страдая,
Накопивши мешок обид,
прима, в общем, не молодая
повернула в семейный быт.
Муж трудился с утра до ночи.
Подрастала шалунья дочь,
Но очаг не бывает прочен,
Коль былое забыть не в мочь.
****************************
--Дядя Юра, возьми с собою,
Покорять голубой Эльбрус,
очень хочется стать иною,
я скатиться совсем, боюсь!-
-Что случилось? Как «это» было?-
Катя дернулась, поднялась,-
-Её давно стало всё, постыло,
«Воротилы» ж смеялись всласть-
Раздавались звонки, и письма
Приходили по пять на дню,
Люди видели шубку лисью,
Что под «Крымским» пошла ко дну.
Только тело в воде холодной,
Обнаружить не смог ни кто,
Говорят, генерал дородный,
балерину втолкнул в авто.
В неизвестность исчезла мама,
слава Богу, отец-кремень.
я надёжна, сильна, упряма,
только вот одолела лень.
*************************
-Что ответить тебе, малышка,
горы ждут и тоска остра,
почитай на досуге книжку,
сохранившую дым костра,
На привале она писалась,
где объятье могучих скал,
кожей тонкою ощущалось,
человек безнадежно мал.
Приобщившись к начальной точке,
в параллельный вторгаясь мир,
скалолазы живу в отсрочке,
приглашенья на вечный пир.
Искушений великих много,
оступившись, поранишь бок,
закрутилась кольцом дорога,
на земле поживи чуток.
Извини, что уже прощаюсь,
и отца без нужды не трожь,
видишь, золотко, улыбаюсь,
вынимая из сердца нож-
Заключение;
«Суббота»
В Синагоге раввин усталый
говорил про тяжелый путь,
он, конечно, толковый малый
только слишком поднялась муть.
По дороге, читая Тору,
Получил за труды пинок,
и карман предоставил вору,
где, медяшек блестит чуток,
Очевидно над жизнью нашей
роковая висит печать,
согревая кастрюльку с кашей,
вспоминаю Ядрёну мать.
Больше мы Юрия никогда не видели, он пропал, вероятно, отказало сердце и тело поглотила пропасть.
Много было разговоров и версий, даже кто-то изрёк, что он специально исчез и начал новую жизнь.
Если это так, то может быть случится чудо и Юрий прочитает этот текст, опубликованный на Стихире.
Он верил в светлое будущее страны, где родился и вырос, верил в падение старого режима и торжество демократии.
Торопился он только в горы….. Юрка, жив ты или нет, твоё пожелание исполнено!