В ладони горсть белесых коконов томится.
Он осторожно высыплет их в хризолитовый бокал,
Зальет вином, что в свете электрическом искрится
И выпьет залпом. Так у нерожденных жизнь он крал.
Он неизменно носит черный фрак, цилиндр кривобокий.
Любит побродить по грязным скверам, собирать
Все новых персонажей, образы и обличающие строки.
Богема поражается его талантливым умениям писать.
Убить его хотят… хотят его убить, прикончить
Но многие хотят неизлечимо быть больными им.
Он любит ненавидеть шлюх, но ненавидит их до ночи,
И каждый день все новые влюбленные под ним.
Он же довольный пленник странной собственной мечты,
Которой не поделится ни с кем, даже с писателем сия творенья.
Ценитель трепетный всех правд, всех наслаждений, красоты,
Читателя взбешенного и восхищенного, ведущий к исступленью.
Обитель смерти и любви - его прелестные стихи.
Ах, браво, Готфрид! Все восторженно кричали,
Когда в театре появлялся он, одет в гвоздичные духи.
Но пьесы Груфта ставить никогда бы, ни за что не стали.
Нет ничего, что он всерьез воспринимал,
Он потешался и глумился надо всем, но в меру.
Ибо иначе сам смешным, нелепым б стал.
Он выше окружающих его, подобный бельведеру.
Он наслажденье получал от всяческих распутств,
Где ты в приятное гниение играешь,
А смыслом жизни признавал любое из искусств,
В котором ты бессмертье обретаешь.
Он так хотел кремированным быть и брошенным в клоаку.
Так и случилось, плоть его была дана огням,
Но прах, леса-свидетели, развеяли в ночи по мраку.
И до сих пор его стихи приносят горе нам.