Детство мое было счастливым. Воспоминания всплывают яркими, выпуклыми и почти осязаемыми картинами. Вот я встаю поздним летним утром, когда солнце уже так высоко, что немилосердно заполняет все широкие окна веранды, заливая обжигающим светом двуспальную кровать с периной, отчего веки моих закрытых глаз просвечивают ярко-розовым и золотым. Мне жарко, я вся покрыта мелкими бисеринками пота, пробуждаюсь от этого ощущения, откидываю длинные влажные от пота волосы со лба ,отбрасывая толстое ватное двуспальное одеяло (уж так я устроена, что всегда, даже в оглушающую жару сплю под теплым одеялом), и долго лежу в блаженном полусонном забытьи, когда мои мысли медленно, словно ленивые глубоководные серебристые рыбы скользят в моей голове и не оставляют следа. Простыни восхитительно пахнут крахмальной свежестью, за окном поют невидимые птицы, и в разгаре июнь, летний месяц, когда надежды кажутся вечными. Опустив босые ноги на прохладный пол, я долго смотрю в окно на зеленые ветки липы, растущей у нашего двора, и эта липа тоже мне кажется вечной, потому что насколько я помню, она была всегда. Веранда заполнена невесомым, прозрачным и свежим воздухом, таким, какого мне не почувствовать более никогда в жизни – ни в одном месте на земле. Окно открыто, и мир неотделим от комнаты, и наполняет меня настолько естественно, что пройдут годы, прежде чем я пойму, что утратила. Этим воздухом пронизано все мое детство. Большая комната, поделенная на квадраты солнечными лучами, теплые доски пола, такие приятные для босых детских ног. А затем по контрасту – шероховатость, крашенного много раз, слой за слоем, отчего стертые углы ступеней стали похожи на тектонические пласты, крыльцо, с которого виден весь мой мир: друг Мишка, умный беспородный пес, помесь лайки и дворняги, (потом пойму, что тоже беспородна), квохчущие куры, гараж, сложенный руками отца из серых шершавых блоков, красные ворота, за которыми – снова лето и горячий песок переулка. А дальше – а дальше огромный ленивый пруд, с заросшими белым и розовым клевером берегами, старыми призрачно-серыми тополями, и с сосновым песчаным пляжем на другой стороне. Вода гладкая, шелковая, и если перевернуться на спину, то кажется, что кроме неба и воды нет ничего на свете. В светлый предзакатный час, когда солнце бьет под определенным углом, вода и небо становятся одного цвета, граница эта и вовсе исчезает. Облака лежат, словно зефир на стеклянной полке и воздух напоен нежностью и такой невыразимо прекрасной свободой…
Но для того, чтобы обрести свободу вовсе необязательно выходить за ворота, достаточно пробежать, едва касаясь босыми ступнями упругой и прохладной земли, по узкой дорожке в огород, между дровяником и хлевом, вдоль поленницы, которая всегда, сколько себя помню, пахла свежей древесиной и ловила шершавыми спилами мои неосторожные локти и плечи. Слева по курсу – крашенный красно-оранжевой краской дощатый туалет. Возле него - неизменная клумба с гладиолусами и хризантемами, букет из которых десять лет сопровождал меня первого сентября в школу. И вот она, черемуха, на толстых ветвях которой я так любила прятаться от всего мира и читать книжки, где все – любовь, и все - приключения. Как странно, у меня было все, что нужно для счастья, а я бежала искать его подальше от дома. В моей детской комнате (маленькое пространство за огромным теплым боком печки) было окно, из которого были видны дома с красными крышами, и когда я была совсем маленькой, мне казалось, что за ними и есть край света, граница мира. Почему я не осталась там, ибо это правда – за красными крышами, и в самом деле кончался мир? Мир моего детства.
А пруд, какой там, в моем детстве пруд!
...Песок в переулке обжигает ноги. И я иду неровными скачками, как цапля, высоко поднимая босые ступни. Белый раскаленный песок, а после – прохладный зеленый шелк тяжелой и гладкой воды пруда. Верхняя толща воды теплая, как парное молоко, но у самого дна она обжигающе ледяная – бьют ключи. Я ложусь на живот и лениво шевелю ногами у самой поверхности – ступни приятно покалывает от тепла после холода глубины. Рядом радостный визг купающейся детворы, брызги, гудение паутов на охоте, и солнце, солнце, солнце – июль, середина лета. Высоко в светло-голубом, почти белом от жары небе парит какая-то птица. И кажется, что она тоже плывет. Выхожу опустошенная и ощущаю непонятную потерю и печаль. И снова раскаленный белый песок под ногами. Острые горячие камешки. Бархатная пыль. Нагретая солнцем мягкая зеленая трава. Скрипят ворота. Холодная вода из шланга на хорошо прожаренные ноги. Ах, хорошо! Если бы в жизни нас ждали только такие контрасты!
...Ночи бархатные, воздух можно пить. Сверчки торопятся прожить свою летнюю ночь, и кажутся вечными. Все вокруг кажется вечным. И только я сама случайной и временной. Это больно. Сердце сжимает мягкая лапа.
Голубые стены веранды, стол, за которым я делала ранней весной, когда только-только начинал теплеть воздух, домашние задания, а потом готовилась к экзаменам, бальзамин цветет нежно-розовыми гирляндами вдоль стебля. И книги, книги, книги. Домотканый половик. Вязаные кружочки. Колючее зеленое покрывало на кровати. Комод с семейными фотографиями. И только я и ноутбук выбиваемся из общей обстановки.
Мальчишки на велосипеде с чудесами эквилибристики. Герань в соседском окне. И в наших окнах тоже герань. Бабочки, солнце, покой. А я должна уезжать в холодный, ветреный, дождливый город, где в мою квартиру солнце приходит лишь на полчаса в день. А тут оно будит меня жаркими поцелуями рано утром, я укорачиваюсь от него, прячусь под одеяло – словно его и вправду слишком много в моей жизни.
Как бы мне хотелось все это увезти с собой как видеозапись, чтобы не упустить мелочей, оттенков, запахов. Память так ненадежна!..