Я расскажу тебе о том, как важно
В летейском городе своем живу.
Марина Цветаева
Плавучему дворцу не надобен король.
На деревянный трон уселся некто с лютней.
Магической иглой мизинец исколов,
швея глядит в окно. Чем дальше, тем уютней
ей кажется сырой градчанский горизонт.
Ступени под ковром. Рассыпанный горошек.
Сегодня рыцарь мой установил рекорд
и по волне речной прошелся зыбкой дрожью.
Он знает, что письмо из Царского села
пересекло ручей. Хрустальный воздух чуток
к богемским витражам. Здесь буквы – из стекла!
И лебеди громят, как шведов, диких уток.
Здесь можно пробежать по Карлову мосту
и голосом вторым спеть: noli me tangere…
Когда я в этот пласт медлительно врасту,
когда уйду под лёд великих посвящений,
тогда и превращусь в безликую сестру
в семействе без герба…
Не смейся и не плачь.
Пересекая дом, из окон не бросайся.
Летейской малышне не требуется мяч,
а чешской солдатне не по душе палач,
ни штампы в паспортах, ни корка аусвайса.
Фломастером во тьме рисующий холмы,
храни под сургучом меня, фламандец-егерь,
любитель очага, охотничьей сумы,
выгуливающий собаку культуртрегер.
Нашли кого любить, тоскующие мы…
А после, как всегда, в кунсткамере своей
закроется Рудольф с десертным портретистом.
Наивный аутист, чье горло – сельдерей,
а голова – арбуз – нарисовались быстро…
Куда девать себя, покинув мир вещей?
Кого казнить – себя? – за сумрачные мысли?
Я в степень возвожу последнюю ступень,
сворачиваю в сон гранитного пассажа.
Здесь праздности моей боится даже лень.
Что ж… Совершаю путь. Так совершают кражу
крылатые гонцы, вскрывая короба
признаний и вестей с войны тридцатилетней
с самой собой – зимой, покуда ворожба
снежинок тем сильней, что глазу
незаметна.