Страница 5.
Без названия.
И теперь, загнанная в угол, краем живой плоти и вонзенной иглой сознания понимаешь – как противен фрак и декольте на обочине пыльной дороги. Как навязчиво выглядят одинокие пальмы и как некстати всеобщее голосование, пискливое брюзжание и заносчивость. Как отчаянно пульсирует в тебе в другом увидеть отражение, но оно лишь тускло мелькает и оседает пылью. Вороватая крадучесть спешки и упреков скольжение. Об асфальт, напрягаясь, трутся шины, ершатся щетиной. Взгляд на часах повисает стрелкой, упирается в безысходность и занавеска завершает побег плоти и сжимает в фалдах остатки рвенья. Наивную белизну колышут одним движением вздернутой на дыбы руки. Откровением окно настежь! Пространство надвое в проеме дня. Защемило и просквозило зря.
Колышется сосулькой люстра. Рядом. Я готова умереть в объятиях твоего взгляда! Я в клочья разорву границы своего сердца! Устану. Сяду. Поговорим. Для этого не нужны слова. Всем все понятно. Складно. Уложено, сложено, упаковано. Продается, только рукой подать, но не хочется брать. Не хочется говорить о цене. Сюжет наспех складывается и озадачивает. Я пытаюсь остановиться, полагаясь на интуицию и даю неверные координаты. Все суетятся и лезут в магнаты – это угнетает, но продолжаешь считать круг тарелкой и похлебывать кофе с пенкой. По телефону – блям, тру-лю-лю, без телефона полный тю-тю. Клеймите меня и зовите стервой, но пока струна нервом, я не в рифму и не в такт хору скажу наотмашь, нараспашку открыв лица, мне эта ноша в пору и теперь я знаю, чем мне гордиться!
И когда я прикасаюсь к строчке, я замираю водопадом. Я падаю груздем в кузов и смеюсь до упаду. И когда простыня улиц загрязнится моторным маслом, я зайду в переулок и подумаю о прекрасном.
Когда умирают дети и в кожаном кресле глумится чрево, я блевотиной разрыдаюсь, я заткну рот сигаретным дымом, я разорвусь на строчки.
Я зазвучу нотой, точкой в конце слога,
в начале такта быстротой тока!
Столб таращится на обочине. Мне бы на него взгромоздиться, но у столба другое предназначение. На нем флагу бы водрузиться, распластаться на нем плакатом и завязнуть на проезжающих лицах, разразиться скандалом на печатно-грязных страницах!
Очевидно одно – подполье – однозначно красивая ниша, однозначно красивая ноша. Взгляд колесом навыкат. Злость вперемешку с грустью. Мне к вам не просочиться, не завраться безысходной ложью, мне с вами не слиться в экстазе очередной фальши. Вам куда бы подальше, вам куда бы повыше.
Мне б остановиться в танце
и безветренно покружиться!
Страница 6.
Тревожная.
Значит что-то навсегда утеряно.
Значит я слишком стара,
Чтобы моими идеями молодежь жила.
Замечательная проверка на прочность,
Молодежный жаргон и стиль…
Вздернутая рубашка и посреди моря высокий шпиль.
Топорщится молчание и растрепывает навзрыд.
Наспех отчаянием я до окопа изрыт.
Ветер навстречу плевку, рыбка стремглав к поплавку.
К морю – босая нога.
В-общем, чепуха живописная и девчонка капризная.
Мальчишка – набитый соломой осел!
Сосед мою книгу еще не прочел.
Взгляд заострился сосулькой.
Замерзла улыбка во рту.
Мама бежит к бабульке
И я стою на ветру.
Музыка не играет и песен моих не поют.
Не знаю, зачем я таю словами в построчном ряду?
Дети ругаются матом, искрится на солнце душа
И ласковое невнятно прошептывается в меня.
Снова запнусь я рифмой и разбегусь строкой…
В каскадном ритме дотянусь до себя рукой.
Быть поэтом сейчас безумие,
Но безумнее им не быть…
Прошу меня за духовность в век алгоритма
П_Р_О_С_Т_И_Т_Ь !
Страница 7.
Обрывистая.
ДЕТСТВО
Лето.
Летнее…
Флаги. Языками к ветру. Небо.
Бантик на голове. Солнце. Пропитанные лучезарностью
мы не играем в детство.
Мы им наполняем воздух.
Играет тепло на ресницах
детских,
наивных,
нежных.
На мгновение мы остановились "щелкнуться"
и побежали дальше, может быть ссориться, а может смеяться без фальши.
Господи,
неужели так безмятежно "щелкнутые" на фоне того,
что ныне играет роль настоящей церкви, это мы сейчас упираемся в строчки
и скользим взглядом, и проникаем в прошлое,
с улыбкой,
с шариком,
с флагом.
ГОРОД
На перекрестке времени –
забвение лишь перерыв в дыхании. Так близко и так далеко – прошлое в себя ушло. Ностальгически копаешься в памяти.
То убогое, для постороннего,
прошлое
сейчас песней в тебе зовется,
а вернись –
все пошлостью обернется…
С Новым годом снежиночка милая.
Закружиться б с тобой сейчас
в этом танце
неистовом
невпопад!
Не надо оправдываться,
никому ничего объяснять. Этого счастья у нас никому не отнять.
Ты – моя королева!
Время – вспять!
Я хочу, как прежде, с тобой ссориться
и гулять.
Платьице мама шила.
Не сравнить с покупным никогда!
БУСИНКИ пришила к памяти навсегда!
Было.
Горланили и шалили.
Галстук носили.
Было.
Нечего тут скрывать.
Девчонкой строптивой ты тоже была, видать.
Ждали любовь большую,
настоящую…у огня,
у костра,
у безвременья
мы крали самих себя. Влюблялись в мальчишек по уши,
одуванчик сдували враз.
Ностальгия!
Надломом – не напоказ!
Когда возвращаешься в себя…
Когда возвращаешься к себе…
Когда возвращаешь себя…
Понимаешь – многоточие…лучший способ молчания.
ПУСТОТА
Это было в воздухе. Хребтом. Наголо. Происходит. Видится. Но так пусто. Не оживится. Не колыхнется. Не просочиться. Всем все понятно. До тошноты. До опущенного взгляда. Плевок на пучок травы. Была ли там ты? Или прошла рядом? В упор. Вниз. Водопадом!
Страница 8.
Заграничная.
Пространство…
Облеченное в утонченные,
но окаменевшие формы прошлого прошагивается глазастыми прохожими. Приговоренные к любви и отрешенные от быта
губы
зависают парочкой в переулке. Париж.
Невидимые трубы проглатывают жизнь
изящно-беснующегося города. И когда
колонны
громадой своей зазвучат и в висках колыхнется
утробное племя –
вспыхнет душа
и охладится присутствием гения. Туристу на съедение –
пиршества всей вселенной. На мгновение
растворяешься
и обретаешь себя снова
сидящим и поедающим поэзию дня. Церкви.
Куполами к небу.
Нищие.
Руками к людям.
Фонарь.
Лампочкой вонзился в зияющую
пустоту ночи.
Песней
корабль проплывает мимо.
История
песком в зубах скрежещет. Театральная бутафория
надменно искажает время. Смехом оскаливается виртуозность.
Скрипкой звучит метро.
Оркестром громыхает переулок. Одиноко под перекрестным огнем прохожих
дышит тело рекламного города. Все относительно. Все вопросительно. Одухотворенно и приземлено.
Рука в руке. Огонек вдалеке. Песни на иврите. На французском поговорите.
На закате прекрасен пейзаж.
Одиноко стоящий типаж
упирается взглядом в пруд. Кого-то качели несут.
К небесам. Туда-сюда.
Матерится грозою весна.
Отчаянно пьет соловей.
Пей. Не разлей. Не опрокинь души бокал.
Счастьем обернись, солнечный карнавал!