Листья
(Обслушавшись "Красного Самайна" "Башни Rovan"???)
…От сердца и почек дарю вам листочек…
Все тем же
Спасибо! –
Не жалуюсь – ты было щедрым, насколько могло,
Мое неотступное, злое, чуждейшее небо.
И надо ж так выковать крылья – всей правде назло:
1. От грани асфальта, от вечных двух метров паденья,
Взмывая осенним листом, легковесною тенью,
До края, откуда все правильно видно,
Где время текло разноцветной рекою, -
Меняя молчанье "покамест!" на горе "доколь мне?!",
Устав разбиваться – вовек неприкаянным словом,
А впрочем, не нужно:
не хуже любого другого,
Куда приходила с пустыми руками.
И сыпали снегом – и сыпали ветром –
и пыльной травой, что восходит над нами,
Пока мы считаем, что все-таки живы.
Но Время, скажи мне
Какими словами рассказывать пламя?
За то, что все беды и правды на свете бесплатны,
Не будет суда моего: благодарна.
Что помню – осталось – дарами в раскрытых ладонях
Осенним отчаяньем –
стылым, сухим, легковеснее пепла,
Вот я и молчала. Глядела на небо –
И так проморгала все шансы к спасенью:
Оно пахло вечным – пустым и осенним,
Забытым и горьким неправедным дымом.
Там листья летели, летели, летели –
Летели да мимо.
2. Там Осень ходила, как бог твой соря семенами:
Какое на землю…
Какое на землю, какое – на камень.
Скажи, что мне делать с твоими дарами,
Когда отступает,
В осенней рванине окраин – в туман и былье
Какое-то время. Какое – не знаю.
Сказали – мое.
Где улицам рваться и улицам гнуться…
А я уж искала, к кому б обернуться:
- От правды осенней, от сорванной башни,
Тебе, почти каждой, наверно – вчерашней!.. –
Так Осень сжигает листы без растравы,
Так падает снег и становится грязью – безвинной и правой:
Полезной для века. Полезной для хлеба.
Так я – все молчала, глядела на небо,
Не помнила неба – не помнила ветра: он не был
На этой полуночной сини –
Там падали, падали, падали, падали листья…
Смотрю – а ладони пустые.
Рассыпала. На фиг. На радость всем Добрым Прохожим.
Не жалко: все верно. Все верно, все верно, все верно, все верно – и все же:
- От правды осенней, от сорванной башни,
Тебе – невозможной, небывшей, всегдашней,
Тем даром – последним – неможным в такой замороженный вечер, -
Как видишь, огранки была безупречной:
Ковала Тоска – приближения к самому краю.
Так просто? – Рука и рука? –
На, дохни: я растаю…
Я помнила черным тот снег – по Весне…
3. …Но если однажды проснешься, каким-нибудь утром, холодным, как Вечность,
Как век безнадежья,
На всем, что считалось, как дважды два истинно-верном,
В своем неизбежном, своем двадцать первом,
В остывших клубах сигаретного дыма,
На богом забытой окраине Третьего Рима,
На раненой графике улиц – допамятно-темных,
Которые равно – и ветру, и небу тесны,
Проснись и смотри – это ломятся, бьются сквозь стекла
Холодные черные листья вовек не бывавшей Весны…
Проснись! – Это я! –
Я пришла возвратить тебе ветер
Оттуда… – Чем платим за это бессмертье?
Запретное имя – за всеми кругами – по сердцу горящей страницы,
Прости, но сюда не впускали твоих тайновидцев! –
Где плавятся камни, где жгутся ладони,
Куда семенам невместимо протягивать корни,
Куда текут черные реки осенней листвы…
(Хотя бы глоток – этой мертвой воды – чтобы вспомнить
Последнюю правду, что мы уносили с собою
В разбитых полках: на раскрытых ладонях…)
…А впрочем, ты прав на своем двадцать первом – не помни!
Того, что так свято и верно схоронят травою
Беспечные весны.
Что листья
Растают под снегом, забыв, о чем они пели,
Растают под снегом, забыв о чем они пели…
…И черт с ним!