Круг замыкается. Тихо шатаясь,
лето бредёт по осеннему саду.
Я, неприкаянно в слабости каясь,
вновь обращаюсь к опавшему взгляду.
Он не ответит и холодом робким
раны не вылечит, чуть приморозя,
словно былое оправлено в скобки,
будто почит настоящее в Бозе…
Вновь спотыкаюсь. Лукаво ли брошен
под ноги бисер забытых мелодий?
Выкошен год. Я всё так же не прошен
в город, уставший от пошлых пародий
на наготу обнажившейся сути
небытия (значит – плоти!) витии.
Круг замыкается. Вновь на распутье.
Кажется, руки раскинь и лети, и
лето вернётся, согреет, расправит
то, что комком за спиною томится…
Слышишь, прохожий, ты видел – безглавит
полночь всех тех, кто не в силах влюбиться?!
Что ж ты поспешно за угол сознанья
скрыться стремишься? Неужто напуган?
Круг замыкается. Рушатся зданья.
Люди с псалмов переходят на ругань
между собою, с собою самими,
с несуществующим, с пластикой речи…
Снова театр, позабывший о миме,
в душу брусчатки влезает по плечи.
Значит ли это, что завтра вернётся
в мой балаганный мирок менестреля
та, что неназванной вечно зовётся?
Жизнь замыкается. Тенью апреля
выкрашен город, спешащий на север
к свету, что меркнет, как золото инка.
Сломлен прелюдией холода клевер.
Спит беспробудно моя половинка…