Для того, кто привычно по ивам,
Точно час, выставляет себя,
Золотое, с багряным отливом,
Дышит Слово в пруду сентября;
Вот он, светлый, под сиплой сенью,
Заприметив свечной плавник,
У воды, виртуоз осенний,
Греет музыкой полый тростник,
Вяжет звуками выпуклый образ,
Карих куп угасающий бунт,
Им бы в крик, да рассыпался голос
Ворохами засохших секунд;
И когда деревянный остов
Осовеет над гладью вод,
Он иссякнет, чудак и философ,
Как в часах иссякает завод.
Дни несутся на крыльях курсива,
Дождь и снег - рукописный наклон;
В дряхлом небе морщинится ива,
Смолкли птицы, и выкипел клён.
Клювом, полным рябиновых капель,
Вскрыв по шву городские шумы,
Вспыхнул в сумерках, острый как скальпель,
Хирургический холод зимы.
Вздыбив плен ледяного покрова,
Из прошитых морозом глубин
Выползает на берег Слово,
Живой, кровавый рубин;
Из безвременья к людям, с отшиба
В град огней, золотых как полова,
Задыхаясь, вторгается Слово,
Слово-багровая рыба,
Иглы воздуха хапает слухом,
В жабрах жадные рыбьи глотки,
По земле - за исчезнувшим другом,
За теплом тростниковой тоски.