На дне бесстишия, как посреди пустыни
остались времена, рода и падежи,
тоска святого духа об отце и сыне
над лужей мочевой во ржи.
А все, что не осталось,
до точки, до песчинки сжалось
и затерялось в иле и в песке
прибрежном; я стою у моря
недвижим, сам с собою споря,
с песком тоскливым в кулаке.
И суффиксы как раки пятятся на окончанья
по глади первородного молчанья.