Вцепился в ветку за окном
последний жёлтый лист,
а ветер, схлестнутый с дождем,
пронзителен и чист.
И дробь дождя, и ветра свист,
и где исход — Бог весть.
Вцепился в ветку жёлтый лист,
и в этом что-то есть...
И в этом — о! И в этом — да!..
И как ни назови,
но в этом, право, господа,
есть что-то от любви.
Покуда ж в этом что-то есть —
тогда и мы живем,
дерёмся за любовь и честь,
безумствуем и пьём.
Ах, эта формула проста —
всего «любовь и честь»,
но, согласитесь, господа,
ведь в этом что-то есть.
В безумных снах, в безумных днях,
в сияньи милых глаз,
в порывах, клятвах, в западнях,
расставленных для нас.
Но что на свете навсегда?
Ничто не навсегда.
Уже летит по проводам
нежданная беда.
Звонок, удар — и ты обвис,
трагично выгнув бровь,
вцепившись, словно этот лист,
в последнюю любовь.
В последний якорь — «ты да я»,
мечты и муки смесь,
и в то, что вертится Земля,
и в этом что-то есть.
Когда ж не станет ничерта
ни в этом и ни в том,
и ветка — ах! — затрепетав,
расстанется с листком,
тогда, ну что ж... тогда, ну что ж...
Тогда... А что тогда?
Тогда — лети судьбе под нож,
прощайте, господа!
Но, задыхаясь под волной
иль падая в цепи,
последний миг, последний свой
хоть взглядом зацепи.
Склонилось небо над тобой,
восток дожди несёт...
Да сердца стук... Да Боже мой —
ВЕДЬ В ЭТОМ БЫЛО ВСЁ!
В безумных снах, в безумных днях,
в сияньи милых глаз,
в порывах, клятвах, в западнях,
расставленных для нас.
В жестоких сценах, без прикрас,
в больных ночах без сна...
в сияньи милых, нежных глаз...
А дальше — тишина.