Только я гребу от себя. Только мой теленок
попадается волку. За эти полсотни лет
я не сделалась, как хотели, черной вороной.
Мне всегда ненавистен был этот цвет.
Подмывала вода берега. Поднималась так часто к горлу,
что ее половодьем назвать было мало уже.
С новым годом тебя, мой двойник, стало меньше еще одним годом.
Подбирается холод могильный к прозрачной душе.
В этом есть свой резон. Содержанье ведь выше формы.
Хоть оправа и делает часто погоду для нас.
Я б свернула не только лишь шею, свернула б я горы,
чтобы видеть восход и закат не в последний раз.
Но приходит, как видно, конец и ему перечить,
все равно что в колеса судьбы свои пальцы вставлять.
Белой ниткой суровой мой путь недалекий на черном отмечен.
Кто б меня научил белым шелком его вышивать.
Опускается занавес ночи. Трагикомедия мира
продолжается где-то внутри. Режиссер-кукловод,
то бишь Бог, несмотря на мою сладкозвучную лиру,
как ни в чем не бывало заткнет ей однажды рот.