Моей младшей сестре в этом августе тридцать.
Среди прочих историй,
Бог тебя сочинил мне на радость, сестрица,
разлучив нас на горе,
разомкнув наши семьи на равные части
меж столиц и провинций.
И я вижу сквозь годы усталого счастья
как живешь ты, сестрица.
Раздаешь без остатка платки и оборки
у калитки открытой. –
На паэлью твою собирается город. –
Всех накормит Мелита.
Ты детей забавляешь - своих и соседских.
Всем твоей хватит ласки.
Мастеришь им плясунью из красной салфетки
и читаешь им сказки.
И по первому зову своего иноходца,
и по первому взгляду,
свое сердце зажжешь, потушив свое солнце,
и ложишься с ним рядом.
Отчего же Мелите счастливой и юной
грустно будто от скуки?
Оттого что в сердцах, даже в самых разумных,
есть кинжалы разлуки.
Кумпарситу играют. Какая обида
твое сердце тревожит?
Ты не можешь ни петь и ни плакать, Мелита,
и молчать ты не можешь.
Ты растерянно ходишь по дому кругами,
разводишь руками.
O, все думают, будто душа твоя – камень.
Боль неведома камню.
И родня говорит, нет тоски без рыданий.
И грозы нет без молний.
Звук имеют гитары, литавры, удары.
Боль - безмолвна. Безмолвна.
Горечь поздних мелодий, разлук разожженных
к несчастью открыта
даже самым прилежным безропотным женам,
как Мелита, Мелита.