Сиринга

   

1.

Я зову тебя именем, ждущим во мне
так давно и светло,
что не помню рождения света.
Мотыльком тишины
твоё имя летит в темноту.

Нимфа Эхо - капризный ребёнок -
играет изменчивым всплеском,
пока до меня не доносится
только дыханье,
которое было когда-то моим.

Целую вечность я имя роняю
в поющую горечь стихов -
пересмешник бесплотный
его отдает темноте.
Разрушаюсь...
Частицы меня - только чьи-то игрушки...

Все меньше меня,
все меньше...

2.

Выкарабкиваюсь из раковины,
как по лестнице - в небо.

Насмешливый медиум
с золотыми, как скарабеи, глазами,
на рифе -
затерянном кладбище ороговевших кораллов -
сидит, неподвижно смеясь над моими попытками
вновь превратиться в моллюска.

"...Флейта!..О, Господи - флейта!.." -
панически шепчет суфлер,
раздувая тугой капюшон зачарованной кобры,
из райских кущей,
будто кукушка из сладко зевнувших часов.
Он походит на Моцарта.
Я ему верю.
Шепчу виновато, что роль
не доучена мною еще в сентябре.
Только тело ребрится и множится,
превращаясь в огромную флейту,
которую Пан опечаленно прижимает
к своим воспаленным губам.

Глаза у него -
озорные и злые.
Я вижу зрачок угасающего божества
у того, что когда-то лицом моим было.

3.

О, как легко,
взглянув со стороны,
поверить в пресловутую взаимность -
порой любви,
порою нелюбви.

Сквозь прожитых времен неодолимость
греховный ангел - демон суетливый -
крадется в сумерки моей судьбы.

Золотоглазый Пан
швыряет флейту
в озябшую отравленную воду
сентябрьских рек.
Здесь холодно!..
Я задыхаюсь...

4.

Ночь - осенняя гостья моя -
оплетает окно незаметно,
чтобы после внезапно войти
и обнять мои плечи.

Иногда
мне кажется, что она
похожа на бабочку
с хрупкими черными
крыльями.

Иногда,
чуть касаясь щеки моей
чутким вороньим крылом,
она долго и нежно сидит на плече,
трепеща от малейшего звука.

Если смотреть в окно
с точки зрения ночи,
то женщина в раме - в проеме света -
напоминает фаюмский портрет.

Если смотреть в окно
с точки зрения комнаты,
ночь - тишина, темнота, неподвижность -
чем-то очень похожа на смерть.

Мир - бессонное ожидание,
переполненное тобой.
Мне хрустальная ночь
нашептала ужасную правду
о Боге моем,
не умеющем плакать от боли,
оплакивать и умирать.

5.

Прогони эту наглую птицу - печаль,
чей зияющий голос - пустыня,
зазор между правдой и речью.

Видишь - там, наверху,
к черной ветке прилипнув,
глядит неотвязно
сквозь мутные стекла беды? -
прогони,
пусть летит восвояси,
о жизни кричит на своем языке,
пусть не сводит с ума!

Слух блудливой улиткой
вползает в нутро,
совершает кочевье
от лжи к оправданью.
Прогони!
Прогони эту скользкую липкую тварь -
пусть я лучше оглохну!

Прогони эту злую старуху - любовь,
что всегда голодна
и пророчит, ведунья, о смерти.

Соглядатай души -
пьяный ангел -
шатаясь,
бредет к ядовитой воде
пересохшего лунного моря.

Эти птичьи следы на песке...
Эти страшные птичьи следы на песке!..

5.

Дегустирую память :
печаль - как густое вино.
Заполняю пространство
дыханьем.

Движение нежною устрицей
бережно пробует воздух на вкус.

Тело -
слепой потаенный учитель -
медленно учит меня
прорастать в пустоте,
чтобы мстить уходящему времени.

Сердце -
предательски, не спеша -
сводит старые счеты с любовью.


1994