Свисают лоскуты снов недосмотренных со ставен,
И на закате солнце рвется сквозь туман и брешь.
Цилиндр на диване бархатном кем-то оставлен,
Скопился под дверями срочных холм депеш.
Цветы понурили головки к комода глади ближе,
Что лаком взбухший и усталый на кривых ногах
Стоит и грезит, время выпивший сполна и лижет
Ковер багровый, тот, что грязь качает на волнах.
Блики кровавые обои перепачкали, что вазы,
Струят и брызжут гранями фонтаном звонким по углам,
Как странно, в урны для плевков насыпаны алмазы,
Осколки их блестящие, как слезы по трепещущим устам.
Шкаф деревянный, на стену облокотившийся спиной,
Таит в утробах-полках за стеклом пыль, тишину
Завернутую в тряпки, банки, локоны, запах больной,
Письма, рисунки, чашки, книги, все хранит в плену.
Безмолвие, днем блеклый цвет, а ночью мрак могильный,
Здесь царствуют как Фавн полями, Вакх наслажденьем.
Лишь стол со скатертью, диван, стул, шкаф бессильный,
Все мраком пожрано, безбрежной горестью, забвеньем.