Он не помнил, что значит слово "свобода". Он давно забыл, о чём поют птицы. Он видел вокруг себя только шесть одинаковых каменных плит.
Ему опротивели стены и пол, и он мог до невозможного долго прыгать на месте, чтобы ни единой частью своего тела не прикасаться к холодному камню. А когда уставал, без сил падал и забывался в больном сне, в одном и том же кошмаре. Он видел, как большое радостно-жёлтое солнце заливается кровью.
Но ни разу этот человек не пропустил Самого Важного. Как только солнечный луч проникал через маленькое зарешёченное окошко, находящееся на высоте четырёх метров, узник начинал жить.
Сначала пучок света едва скользил по стене там, вверху, и человек с благоговейным трепетом ждал его приближения. Впереди было ещё много времени. Он следил за тем, как медленно и осторожно спускался луч по стене. Это длилось безумно долго, но глаза его ещё могли стерпеть это, а терпение было безграничным.
Как только свет опускался на доступное расстояние, узник вставал на цыпочки, вытягивая руку, и тогда пальцы его как раз попадали в солнечный поток. Он мог шевелить ими, и это доставляло ему необъяснимое удовольствие. Потом свет достигал его ладони, а человек всё стоял и впитывал в себя этот маленький кусочек солнца. Он ждал, пока луч опустится до пола, а затем ложился так, чтобы лицо его было освещено. Он лежал так, ловя каждое изменение и подвигаясь всё ближе к другой стене. И в эти минуты он был счастлив!
Но длилось это недолго. Дойдя до противоположной стороны камеры, луч начинал ползти вверх. Он удалялся с неумолимой быстротой, сея панику и страх в сердце узника. А узник... он вытягивался на сколько мог, пока солнце не поднималось так высоко, что достать до пучка света становилось невозможным. Но он не сдавался, нет! В ярости он кидался на стену, пытаясь достать пальцами единственное чудо его четвертованной жизни; он ломал ногти о камень, падал, поднимался и снова разбегался и подпрыгивал вверх, в глазах его стояли слёзы, кровь сочилась по пальцам, а он всё разбегался и разбегался; его тело билось бессмысленно о стену, а неумолимое солнце не могло остановиться; и когда оно исчезало вовсе, узник кричал от бессилия! Стены начинали давить невыносимо, он вставал и прыгал и не желал касаться этих стен и этого пола, не желал!
...Однажды, когда солнце уже начало освещать стену камеры в самом верху, случилось нечто странное - металлически лязгнул засов снаружи железной двери, которая напоминала о себе лишь раз в день, когда в маленькое отверстие в самом низу двери подавался скудный паёк заключённого. Дверь открылась, и узника вывели из камеры. Он знал, что его ждёт: пока его вели по тёмным коридорам, лестницам и переходам, он всё представлял, как совсем скоро увидит солнце. Он действительно увидел его и в первую секунду зажмурил глаза от невыносимого истиного света. Узник смотрел на солнце, пока читали приговор, и ему было всё равно. Оно казалось таким большим, таким всеобъемлюще добрым, что странное успокоение разлилось по телу человека. Он улыбался, пока нацеливали ружья, улыбался, пока командовали выстрел, - улыбался до тех пор, пока сверкающее солнце не захлебнулось кровью в его глазах.