На рисовых полях теперь растут дворцы.
Политики-творцы расхлебывают кашу.
Звезда мерцает так, что слепнет сарацин,
Тестируя на цвет документальность нашу.
В такой-то день труда взрыхлённая земля
Поверхностью стола приковывает цепью
Лишь зрение моё. Глаза мои болят.
Вход в цирковой шатёр оберегает Цербер.
Любимый акробат запущен в монитор.
Считает лепестки японских школьных вишен.
Там, где они цветут, столь неуместен торг,
Что золотой песок просыплется неслышно.
Здесь моют порошком бульвары, здесь скоблят
Анфас особняка и профиль министерства.
Здесь топит в коньяке печальный юбиляр
Порыв кого-то ждать. Здесь половинки сердца,
Как запад и восток, готовы на разрыв,
Но существуют так, как будто в их союзе –
Одна из лучших рифм, а не барьерный риф,
Мешающий сюда проникнуть гордой музе.
Буколику презрев, здесь властвует пастух.
Золоторунный зверь «гламуру» потакает.
Одет в китайский шёлк. Но свет внутри потух.
Одна свеча коптит на донышке бокала.
В какой-то день труда сюда приходит лень.
Светловолосый Лель, Орфей (по чину – ангел)
Пленяют новизной и на обломках стен
Выводят имена из табели о рангах
Двух фараонов. В их гробницах всё чудно:
Флакончик с ядом, пыль, которую бросают
В глаза друг другу, лук, пшеница и вино,
И млеко кобылиц с длиннющими власами.
На рисовых полях лишь плоская земля.
Здесь влажность высока. Температура скачет.
На древнем языке: всё – прихоть, всё – зола.
Но день труда – для тех, кто думает иначе.