Им было далеко за шестьдесят.
На внешность – безупречная сеньора
в изяществе неброского убора
(рассеянный, слегка прозрачный взгляд),
с таким же престарелым господином,
когда-то элегантным как рояль.
По-старчески туманная печаль
сквозила в лицах их. Неумолимо
с востока вырисовывались тучи,
в вечернем воздухе повисла духота,
и постепенно грозовая темнота
укутывала город. Чудный случай
для этих мест. А пожилая пара,
чтоб вовремя укрыться от дождя,
направилась, немного погодя,
по направленью к маленькому бару.
За столиками публика шумела,
и не сумев поспешность превозмочь,
в свои права уже вступала ночь.
А престарелые супруги, то и дело
покуривая лёгкие сигары,
смотрели на июльский свежий ливень,
на церковь, что пронзала старым шпилем
рыдающее небо, на бульвары,
промокшие скамейки, фонари,
прохожих одиноких силуэты,
да в тёплых лужах капель пируэты.
И чей-то белый пудель у двери
вертелся, наблюдая за погодой.
В кафе напротив заиграли джаз,
и слышались обрывки бодрых фраз
и женский смех, и лёгкие аккорды.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уж начинало призрачно светать,
и дождь своё закончил представленье,
пустынность улиц придавала воскресенью
особый шарм. А где-то в пять
кафе напротив сонно опустело,
бармен тушил оставшиеся свечи
и на австрийском, вроде бы, наречии
общался с дамой, крайне неумело.
Супругов у дверей ждало такси.
Меланхолично следуя на выход,
она спросила мужа очень тихо:
"а помнишь двадцать третий? Sans Souci
и нам с тобой едва по девятнадцать..."
Он вспоминал далёкий летний ливень,
ту фройляйн в голубом, вовек и ныне
не уставал которой любоваться,
и глядя на знакомые черты,
улавливал в них выцветшее сходство,
и улыбаясь, находил лишь превосходство
в идущей рядом с ним. А с высоты
уже светило утреннее солнце.