Седьмая Дуинская Элегия
Не Привлечение больше, не Ухаживание, этот взрослый голос
твоего крика, природа; хотя кричишь ты чисто, словно птица,
когда её сезонье взвивается, - растущее, почти забытое,
о том, что она - озабоченное животное, и не только одинокое сердце всего лишь,
которое она в Ясное бросает, в тесные небеса. Как она, так и ты
сватуешься, пожалуй даже не меньше -, тому, что еще не видимо,
себе подругу ища, тихую, в коей ответ
медленно проснётся, и слыша, себя отогреет,-
твоему осмелившемуся Чувству,- раскаленное Чувство-партнёр.
О, и Весны значения-, в них нет места,
где бы обманчивому звуку Провозглашения раздаваться. Сначала маленьким
вопросительным возгласом, увеличенным тишиной,
но далее,- заглушая чистый, утвердительный день.
Тогда уж восходят ступени, ступени Призыва вверх, к увиденному во сне
Храму Будущего; тогда уж трели, фонтаны,
так настаивающему лучу, уже и падение готовят,
в многообещающей игре.... И вот, само пред собой, -Лето.
Не только все утренние часы Лета-, не только
брождение их днём и сияние перед Началом.
Не только дни, которые нежны вокруг цветов, и наверху,
вокруг наряженных деревьев, так сильны и могущественны.
Не только благоговение этих развитых сил,
не только пути, не только луга вечером,
не только, после поздней грозы, дышащая Прозрачность,
не только приближающийся сон и предчувствие, вечером...
но ночи! Но Высоты лета,-
Ночи, эти Звезды, -звезды земли.
О, быть им однажды мертвыми, и они безмерно об этом знают,
все эти звезды: и как, как, как они об позабудут!
Смотри, здесь звал я любимую. Но не только
она пришла... Из слабых могил вышли
девушки, и стояли... Но, как сузить мне,
как, уже позвучавший возглас? Утопленики всегда ищут
все еще землю, - их дети были бы для многих
всего лишь трогательными существами.
Не верьте, что Судьба является чем-то большим, чем насыщенность Детства;
и как часто вы обгоняли Влюбленного, дыша,
дыша после радостного бега, в пустоту, на волю...
Здесь быть - великолепено. Вы знали это, девушки, ВЫ тоже,
которые понарошку родившись, утонули-, вы, из самых безобразных
переулках городов, -гноящихся, или отбросам
открытым. Так как одним часом - каждый был, может даже,- не
полным часом, но с массой времени, едва
измеримым между двумя мгновениями-, потому что и они уже существовали
здесь. Все. Артерии - полны существования.
Только, мы забываем так легко, о том, что смеющийся сосед
нас не уважает или нам завидует. С очевидностью
хотим избежать мы того, где самое ощутимое счастье нам
открвается: самих себя познать, если мы ЕГО у себя внутри превращаем.
Ни где так, любимая, этому Миру быть, как только внутри нас. Наша
жизнь уходит в Превращаение. И всё незначительнее
исчезает, то, что с наружи. Где однажды, длительнное прибывание дома было,
- оно теперь придуманным рисунком себя предлагает, -поперёк, всему Возможному,
и абсолютно послушно, даже ещё прежде, чем в мозгу устоялось.
Большие закрома Силы создают себе Дух времени, бесформенный,
как увлекательное стремление, которое он добывает из Всего.
Он больше не знает Храма. Его, сердца пустую трату,
мы собираем тайком. Да, где всёж ещё Одно устоит, - словно
когда-то молившаяся Вещь, использованная, стоявшая на коленях-,
остановится вдруг, станет собой, и уже Невидимое изчезнет.
Многие уж и не заметны больше, но без преимуществ,
так как они теперь «внутри» строят, с колоннами и статуями, и всё больше!
Каждый глухой поворот мира имеет такое «лишение наследства»,
так как «более раннее» и даже «последующее» им не принадлежит.
Так как, даже «последующее»- далеко от людей. Нас не должно
это путать; но это укрепило бы в нас Сохранение
еще узнаваемй формы. - Это было однажды уже среди людей,
ровно посреди Судьбы стояло, в уничтоженном, посреди
«Незнания куда» стояло оно, как нечто ощутимое, и сгибало
Звезды к себе с безопасных небес. Ангел,
тебе еще я покажу это, там! в твоем взгляде
стоит Это, последним спасённое, но теперь, наконец-то, прямо.
Колонны, пилоны, сфинкс, вымирающие племена,-
все становятся серыми , уходя города или от чужбины, шипа.
Не было ли это чудом? О, удивляйся, Ангел, ведь это ж- мы,
мы, о, ты, великий, поведай о том,что мы были в состоянии сделать, моего дыхания
не достаточно чтоб всё это восхвалить. Мы еще всёж-таки
не испортили простанств, нам предоставленных, этих
Наших простанств. (Как же они должны быть огромны,
что даже через тысячелетия, не наше Чувствование переполнили.)
Но одна башня была высока, не так ли?, о, ангел, она была,-
высока, даже наряду с тобой? Chartres был огромен-, и музыка
лилась всё далее вверх, возвышаясь над нами. Но даже и
Влюблённая-, о, всего одна, у ночного окна....
не доставала ли она тебе до колена?
Не верь тому, к чему я призываю.
Ангел, тебя я зазываю! Но Ты не идёшь. Ведь мой
зов всегда заполнен только путём вперёд; против такого сильного
Течения, ты не можешь шагать. Мой призыв,-
как вытянутая рука. А его рука, рука Призыва, распростёрлась
для того, что бы схватить сверху, остается пред тобой
открытой, как защита и предупреждение,
Неохвачена, - и широко раскрыта.