В одной из глухих деревень около крыльца древнего домишки вырос лопух. Он проклюнулся из земли весной и, день ото дня подрастая, завоёвывал всё больше жизненного пространства. Об него с весны начал спотыкаться хозяин дома. Изношенностью обязанный постоянному пьянству да тяжёлой крестьянской работе, в свои шестьдесят лет он был уже стариком.
Каждый вечер, пригнав корову и высосав припрятанные в хлеву или на дворе поллитра, он шёл домой, чтобы дать разгон своей пятидесятилетней старухе, забитой и кроткой.
Подходя к крыльцу, он спотыкался о лопух и кричал:
– Старуха, мать твою... Старуха!
Она выходила на крыльцо, спрятав смиренно руки под фартук, и вздыхала…А старик продолжал кричать:
– Ты пошто не можешь, Солоха, эту погань вырубить? Зажралась на моих харчах. Смотри, молодую приведу…
Старуха опять только робко вздыхала.
Так и дожили лопух, старик и старуха до осени…
Только под осень старик стал держаться за мощный стебель лопуха.Или обходил его стороной и кричал старухе уже по привычке:
– Сруби...
Пожалуй, лопух стал необходим ему. Быть может, он полюбил его, если ещё был способен на кикие-то чувства.
А лопух после прикосновения старика каждый раз брезгливо встряхивался:
– Авось не срубишь, – шуршали нахально мохнатые листья.