"Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах" -
строки, в которых мысли тесней, чем в иных томах
читая, а в плечи втирая яд мази, я,
дохожу до нехитрой мысли - жизнь это та же Азия
не в смысле разреза глаз, но твоего в ней места.
Можешь не путешествовать. Провести у насеста
все свои дни. Можешь залезть на печь
и не слезать с нее 30 лет. Не берись за меч
и еще через три. Ибо у всех внутри
только говно и ливер. А если уж слез - бери
только свое (лишь то, что уместится в лапах).
Ибо свое не хуже, а главное в том, что запах,
как утверждает народная мудрость, щадит ноздрю.
Ибо потом окажется (к чему я тут все говорю)
- был ты в гостях. И только. А все что в твоих руках,
а, впрочем, и сами руки - лишь пыль и прах.
Все не твое. Взятое напрокат.
Из твоего тут только - гаснущий тот закат,
от которого взгляд набирает влагу,
горло сжимает спазм, рука теребит бумагу
в надежде не подтереться, но уловить момент
в этот капкан, предвкушая, как жадный мент,
шарящий по карманам пьяни, солидный куш.
Но оживленье не вечно. Азарт пропадет и скуш-
но до боли в костях станет опять. И ты
станешь стыдиться глупой в сущности суеты -
ловли неуловимого. Но если и есть мишень
достойная поражения - то это она. В душе
ты с этим смирился. Новое поражение
не вызывает обиды. Но еле заметное жжение
к сожаленью присутствует - уж тут без него никак -
не озаботясь заранее наличием проводника
не путешествуют в Азии. А в данных краях без муз
и вовсе без мазы. С другой стороны - почему ж
не побродить немного, покуда желанье есть -
как говорит та же мудрость - успеешь не только сесть.
И побродить с сумою бывает необходимо
для общего впечатления. Не то пролетит жизнь мимо
тебя, на насесте, считая его своим,
сидящего сиднем. Сидеть хорошо двоим.
А лучше лежать. Когда же костер потух
нечего ожидать, что прибежит петух
(жареный, очевидно) и клюнет. Ты петуху не нужен -
петух увлечен раскопками. Поисками жемчужин.
Это ему интересней стареющего козла.
Как сказано выше - жизнь - та же Азия. Азия зла
ко всякому, без исключения. Не спрашивай почему -
риторика неуместна - гимнастика кочану
конечно полезна - для тренировки - но суть игры
не в производстве бессмысленном бисерной слов икры,
но в ее применении по мере преодоления
всяких препятствий Азии. Т.е. в употреблении
к месту, по случаю. К примеру, тебя возведя на крест
публика ожидает в речи не общих мест
но откровений. И чувствуя как метал
протыкает ладони, посетуешь - разметал
мол бисер не там и не тем. (заметим, к слову,
свиньи не худший выбор. Возьмем корову:
глаз - вечно слезится. Ночами жует. Бока -
что диогенова бочка. Череп рогатый покат.
Экое чудище. Недаром на древнем Крите
его содержали в подвале. Ах, молоко, говорите?
Домик в деревне? Сарай, сеновал, насест?
Это издалека - экзотика, рай. Надоест
вблизи пуще редьки. Вставать
ни свет ни заря. Часиков эдак в пять
лезть под корову, другую. Опять и опять
дергать четыре сиськи - это не то, что мять
с вечера, под настроение, пару тить
сопящей подруге - т.е. ее еттить.)
В Азии жизни все не твое. Поутру
продирая глаза, радуйся, что ни ты топору
ни топор тебе, по счастию, не подвернулся. Кровавый закат
сменился рассветом чистым, как тысячи лет назад
и столько же лет вперед - но уже без тебя. Но нет
в этом трагедии - вряд ли на свете планет
испорченных жизнью много, но всякая жизнь
это всего лишь Азия - держись за нее, не держись,
смысл ее - путешествие в никуда
из неоткуда. Пустыня. Причем угодить не туда
ты не рискуешь - будущее светло
потусторонним светом. Стало быть, смерть не зло
но новое качество жизни. В жизни нет
более неразменной, из всех неразменных монет.
Ты можешь зачесть ее в собственность. Больше - ты
можешь считать, что жизнь - не антагонист пустоты,
но способ последней измерить себя. Прибор
для осознанья масштаба. И смерть не вор,
но хозяин, вертающий ссуду взад,
единый в двух своих лицах - рай и ад.
2005/01/09