Мне самозванство запретило
Делить с чужими власть мою,
И венецийскую могилу
Я издали осознаю.
Воссоздаю печальный опыт
На лицах дворни записной,
И снизу доносимый ропот
Бредущей обуви земной.
И в шествии фаланги стройной
Своих и зрительских цепей,
И в блеске урны неспокойной,
И в тучном ходе голубей.
И в глухоте окружных башен,
И в сотрясении воды -
Встает Орфей, велик и страшен,
Идет, и пробует лады.
Он шел, одет случайным шумом,
В другую сторону, один,
Навстречу однозвучным думам
И гулу движимых картин.
Как много шло в потоке мимо
И ложных, и прекрасных сил!
Но он борьбу и гибель мира,
Невидимый, не ощутил.
И был он большему созвучен:
Не различая свет и тьму,
И равенством нежданным мучим,
Он молча следовал ему.