Здравствуй, тетушка Ревность. Совсем перестала меня навещать.
Все по другим, изменяешь традиции? Выглядишь классно:
в платье знакомом змеишься-смеешься, стройна, как свеча,
кольт безосечен все так же. Должно быть, печать
тихо наглеющих лет над тобою не властна.
Я за двоих здесь старею-умнею, лоб напрягаю. Садись.
Кофе сварю, потрещим. Помнишь славные годы?
Как мы творили-кроили-крошили-крушили на бис,
зубы точились подушкой, интриги и узы плелись
в галстуках и волосах в соответствии с модой.
Помнишь ли трель «моторолы» дешевой? И девочка ждет
чистых и нежных стихов-sms-ок. А мы наготове.
Где твое счастье, глупышка? Оно - бутерброд,
щедро отравленный домыслом глупым, и масло течет
жирной слезою в подпорченном Ревностью слове.
Помнишь, ма шер, как коллега твоя, из молодых,
вздумала взять под прицел свежевымытый «бумер»,
что, улыбаясь, призывно лоснился, как толстый жених?
Дела всего-то лишь на ночь, а подлости - на семерых,
перемешалась колода в устроенном Ревностью шуме.
Бюргерша Верность всегда предсказуемо носит очки.
Сука-Любовь в романтических платьях танцует на бомбе.
Ревность - острей и больней, наточив коготки-каблучки,
рубит изящной рукой неугодные телу сучки,
ставит клеймо на пробитых сердцах своих зомби.
Я и сейчас обратилась к тебе, драгоценная, ты ведь умна.
Опыт - опасней, страшней - мастерство, да и кофе все горше.
В гуще кофейных событий держу твою руку, теперь не одна.
Ты допивай и ложись. Да и я на покой, мне без сна
сил не набраться и не донести эту ношу.