Безделья полные и скуки,
Послушать мы решили звуки
Ночного города Невы
Вдоль Петроградской стороны…
Романтика вселилась в души,
И шум времен вливался в уши.
Мы плыли в городе сыром,
И, пораженные Петром,
Его великих дум созданьем,
Бессмертным невским изваяньем,
Неслись сквозь мглу дедов столетий,
И каждый ночь в челе пометил…
Нева спала, но вились воды,
Не изменившись, но по моде,
В гранит одетая она,
А ночь была ей как фата.
И локон серых хладных волн
Был молчаливый, тайны полн.
О чем молчала ты, река?
Никто не знает. Ты несла
В своих глубинах время смут,
Когда бежала ты без пут,
Когда гневилась и рычала,
На сушу стены вод метала.
Могуча ты зимой и летом,
Накрыта пены белым пледом…
Сейчас спустилась пелена,
Прикрыла веки и одна
Дремала чайка, лишь качаясь.
В тебе же город, отражаясь,
Надел вечерний туалет,
И выбирая лишь момент,
С венецианскою сестрою
Поспорить всею красотою…
Мосты, согнувшись над Невою,
И излучая свет, порою
Они вздымались на дыбы,
Ворча пускали корабли…
Застыли львы, забыв про мячик,
Гнедые кони, с ними мальчик …
А Петропавловка кокеткой,
Что с ней бывает крайне редко,
В реке себя дождем вписала
И к низу шпилем рядом встала…
А так безмолвная она,
Лишь громом пушки иногда
К себе вниманье привлекает,
Обиды лет былых глотая.
Держа Европы высоту,
Уж вдавшись в детства старину,
Дворцы – творенье рук умелых,
Как столп дерзаний люда смелых,
Как братья меньшие реки
Ютятся берегом они.
В лапту канавки здесь играют,
Листву и уток подгоняют.
Заборы, цепи, парапет…
Таких нигде в России нет.
Трудились раньше мастера
И получали имена.
Чугун и бронзу отливали,
Гранит и мрамор обтачали…
А Летний сад? Тот просто чудо.
Стоят скульптуры, спят и будто
Над смыслом жизни рассуждают,
Потомков молча осуждают…
Скамьи, деревья за дорожкой,
Укрытой каменною крошкой…
Угрюмо, в тени своих бед,
Стоит Михайловский дворец.
Шагов не слышно караула.
Один дворец. И тот сутуло
В тени деревьев, лунном свете,
Бросая блики красной меди,
В чердачной памяти безумной
Расцвета дни и Павла хмурой
Улыбкой старца поминает,
Блюдя как в парке жизнь стихает…
А Мойка рядом вслед вторит,
Точа безжалостно гранит…
Царит глухая тишина.
Но, не давая камню сна,
Всё бередя седую память,
Кого жалея, кого кая,
Сгоняя с площади Дворцовой
Покой, внося капелью новой
Печаль мелодии порывной,
Саксофонист слезой призывной
Тревожит ум. И ностальгия
Стремится к ангелу, что ныне
Вникал с поникшей головой
Над каменистой мостовой
С Александрийского столпа.
Держась за крест, его душа,
Забравшись в бронзу, не могла
Пустить слезу, хоть и полна,
И билась в сердце песня та.
Дворец же Зимний сиротливый
Бросал зеленые отливы.
К себе он взоры привлекал.
Но в черных окнах он стонал.
Тоска и грусть на них застыла,
Росой все статуи покрыла.
А те вросли, как часовые,
Бросая тени ледяные,
Хранили мудрое молчанье.
Иль пребывали так в изгнаньи?
Атланты груз несут веками.
Не разогнув своей спины,
Архитектурные рабы,
Упершись сильными руками,
Стоят, судьбой своей теснимы.
Никто не даст им перерыва…
А сам создатель, что же он?
Звезда и гордость всех корон
Застыл, покоясь на коне
С лицом, направленным к Неве.
Но все ж в движении и гневе,
Каким застали мы в апреле,
Болел о том, что не успел,
О том, что внукам он велел.
Роились думы в голове,
Ловя отсветы фонарей.
Он, прорубивший нам окно,
Навеки сел в свое седло.
И даже Павел, все же царь,
Поставил милостью алтарь,
Тем честь отдав потомков деду,
Грозившем церкви, немцу, шведу.
И, медный взор его ловя,
Прошли мы головы склоня…
А в Александра Лавре Невской,
Среди крестов и речи лестной,
Точеной в мраморе, некрополь,
Глуша в тиши вороньи вопли,
Раскинув кругом сеть гробниц,
Покоил прах известных лиц.
Князья, графини и министры,
Чьи имена внесли в регистры,
На век легли под сенью ив.
И выражая душ надрывы,
Молился ангел белокрылый.
Людское горе – Смерть сама
При входе дань вперед брала –
Присесть на камень приглашала
И мох с земли срывать взывала.
Цинизм в строках ее метался…
И череп мягко улыбался.
В соборе сумрак, плачь свечей.
Не видно взору мне людей.
Волной тепла несется шепот,
Зрачки икон и ладан, копоть.
Вот где всегда наедине
Хотят открыть все чувства мне
Добра, любви, печали силы.
И в сердце мне вонзая вилы,
Слеза сползает по щеке.
Внутри что было – то во вне.…
А позже колокольный звон
Остатки грусти гнал и стон…
Высок, красив, убранства много
Внутри Исаакия собора.
Как великан над Петербургом
Расправил плечи в небе мутном.
Гранит и мрамор, малахит.
Иконы, фрески, лазурит…
Великолепие немое!
До боли все это родное.
Как жрица Солнца колоннада
Все вьется ввысь…Внизу армада
Бескрайне множества домов
И горизонт среди дымов…
Залив терялся в полумраке,
Шпили застыли, как в атаке,
Средь лабиринтов крыш бродил
И что-то птицам ветер выл…
(Апрель 1995)