Он терпеть не мог воробьиный треск
И заливистый громкий смех.
У виска крутили – поди, окрест
Этот чудик – чуднее всех.
У него ж от топота детских ног -
Аж оскомина на зубах.
И влюбленных он выносить не мог,
Да еще котов и собак.
И когда во двор возвращался день –
Суматошный глупый сосед
В бестолковом облаке набекрень –
Только зло потрошил кисет.
И понюшку едкого табака
В желтых пальцах зажав, ворчал:
- Ну и как, скажите на милость, как
Не наделать дел сгоряча?
Кое-как в руках успокоив дрожь
Уходил к неровным весам:
Равновесить правдой святую ложь,
Ту, в которую верил сам:
Что однажды все же весы замрут
И отпустят его грехи.
Если только снова их по утру
Не облает японский хин,
Не толкнет мальчишка - неполных семь…
Надо б сделать на дверь засов…
Не затем, что он не такой как все.
Просто он – хранитель весов.