Заводному Рафаэлю, игрушке
Хлебнув животом барабанную дробь,
ты втянут вращением слева направо,
давай поперек, до поверхности мили
и пена зрачков, что тебя не любили.
А ты им навстречу с распахнутым чревом,
с разодранным зевом в родных отголосках
а ты им люблю вас, а ты им простите, -
хотя бы один отозвался в подпитии.
Но час наступил и пора им за дело –
сверните-ка небо рулоном, ублюдки!
Но веером пальцы и ноги кривые,
И крутят под кайфом штурвал рулевые.
А ты Лао Цзы вспоминаешь и Юнга,
как смесь махоона с монахом на льдине,
волшебной рукой превращен в орегами
иными утешил себя берегами.
Но так беспощадно подпилены плечи
погонами брата под северным небом,
и тянет сквозняк бесконечных просторов
поэзией нищих, уродов и воров.
Ночами они леденее, чем клены,
а утром едва шевелится личинка,
то наголо шашки, то в карты сразятся,
то бродят не зная, кому бы отдаться.
И шорох огня, заменившего плечи,
на кой тебе эта старуха Афина?
Пойдем погуляем, промнем свои кости,
пока они нас не сожрали от злости.
Потом не спеша отольешь свои маски
в каком-нибудь югом отмеченном месте,
нарежешь батон и с пакетом кефира
уснешь, не дождавшись ночного эфира.
И втянут вращением справа налево
ухватишь за кости феерии веер.
И тени пройдут вереницами лилий,
которых любили, любили, любили…