Вчера была в Питере.
Люблю этот город. Тоска этот город.
В нем всегда приходится думать странное.
Вот и на этот раз…
Колесила каналами, вспоминала Кошкино:
«Не так уж сложно, умереть на Васильевском острове»,
Соглашалась: и более того, более…
Питер – лучшая декорация к суициду.
В Питере можно топиться,
стреляться,
вешаться,
резать вены.
Любую из этих историй
Дополнит до полной гармонии город-воронка,
Коротко плюхнет Невой,
Гоготнет чьим-непонятно фантомом.
Пройдет по домам мелкой зыбью, и все, и финита.
В Москве, чтобы вписаться в контекст,
Надо сдохнуть от передоза или автомобильного крэша.
От другой смерти город отвернется брезгливо.
Другую смерть город сплюнет, стопчет.
Так и запомнится последней минутой
Нелепое одиночество.
Отреченность.
Старостью красиво умирать только в горах.
Обязательно прожив там всю жизнь,
Обязательно в лотосе,
Лучше бритым и в оранжевой рясе.
В рамках непреднамеренной роскоши
С высокой горы можно от всей души навернуться.
Это для избранных.
Умереть в пустыне от жажды…
На такую глупость способен последний пошляк или лузер.
Пустыня столько не приспособлена к жизни,
Что умирать в ней вообще неприлично.
В крайнем случае, может не выдержать сердце,
Когда тебя затанцуют чужие демоны
До звериного страха.
Смерть на ноже допустима,
Только если тебя зарезал Хосе в танго
Или последнем сексе.
В России нельзя,
В России, напоровшись на нож,
Подтверждаешь карму скота.
Затонуть (не утопнуть, а затонуть), пойти ко дну грандиозно,
Пафосно, со всеми атрибутами великой трагедии –
Наверное, очень зрелищно, но отвлекает от самого факта.
Болезнью не хочу умирать совсем.
Если болезнью, то только у моря.
Только у моря,
Только у моря,
С вечным косячком в невечных зубах.