Я вся в жестах,
А он в мимике.
……………….
Я весь в прозе,
А она в лирике.
Утро. Китайский сервиз. Фарфоровая чашечка с мельчайшим орнаментом на мягких округлых гранях. Пальцы скользят по краю и тёплая испарина оседает на кончиках густым кофейным ароматом. Ещё совсем влажные губы. Ещё совсем нежный привкус сливок. Ещё так тихо, что отчётливо слышно как в соседней комнате колышутся занавески. Окно открыто и ветер струится по полу-прозрачным холодком.
Мы спешим куда-то в невообразимоневероятное, я держу её за руку, она плачет, а я… девочка, маленькая девочка, что ей нужно от меня такого, от меня… улыбаюсь. Остаёмся в настоящем. Но прошлое, не в силах замедлить инерцию, больно бьёт в спину. Переплетение рук распускается в рукопожатие. Вязание. Кружево. Макраме. Ариведерчи.
На языке вертится незнакомое слово… трижды записываю его на клочке газеты и понимаю свою неспособность к прощанию: прощаю.
У меня внутри живёт ёж. Маленькое забавное существо. У него кажется бесчисленное количество игл и столько же всякого рода смешных историй. Он так любит повеселить меня… и от души смеётся сам, представляешь, такой вот ёж. А ещё иногда он чихает. Так вот этот самый ёж, сам я его никогда не видел, в последнее время заметно подрос. Он всё также любит пошутить и задорно похохотать над своими же шутками. И только у меня на глазах выступают слёзы.
Она отворачивается. Ей неприятно слышать про то, что мой ёж такой большой и смотреть на него. Она его видит.
Я пересказываю все его шутки, но ей не смешно. У меня они выходят какими-то плоскими и не такими острыми и колючими, как у ежа. И ей не смешно. И ей не смешно.
Когда он чихает я теряю сознание. Меня увозят в высокие стены и длинные коридоры. Процедуры. Таблетки. Уколы. Уколы. Уколы.
Они колют моего ежа снаружи и он сжимается изнутри. Его иглы становятся маленькими, шутки редкими и не смешными. А она приходит раз в неделю и радостно улыбается.
Ей очень сложно даются прощения, зато прощается она запросто, даже на словах.
Без неё я не умею мечтать, а без меня она не верит в свои мечты. Мы спешим… опаздываем. Снова спешим и снова опаздываем. У нас так мало всего: того, что было, того, что есть, того, что… будет ли? Это так трогательно, когда она украдкой плачет над тем, над чем я открыто смеюсь. Я беру её за руку и мы вплетаемся друг в друга. Вязание. Кружево. Макроме. Бонжур.
Слишком холодно, чтобы так вот на сквозняке. С улицы через форточку доносится шум от дороги. Окно наглухо зашторено. Во рту всё ещё держится горечь от таблетки. Всё также не заживают потрескавшиеся губы. Пальцы стучат по краю и глухие невыразительные нотки с трудом вырываются наружу. Гранёный стакан из прессованного стекла с печатью ОТК на донышке. Стандартный набор. Вечер.