Волны скрещиваются за кормой,
глубиномер путается с глубиной,
кутаясь в закипающем на ветру
шелке, похожем на (ей-Богу, не вру)
клинок – холодный и жгучий,
что смывает с блеска, проходя сквозь тучи,
зари и крови красноватый привкус,
оставляя всю боль под днищем, снизу.
И стальной абордажный крюк –
непреклонный как призрак, дух
тех кораблей, что идут за нами,
указывая ветру путь парусами.
(Эта доктрина чиста,
как предутренний бриз –
лишь Фортуны каприз –
и пристань пуста.)
И эта скорость – ее не забыть,
пока ветер прямо в лицо будет бить
бесконечно и снова; пока Капитан
ведет наугад, в туман
гордый дом плавучей удачи
(не бывает иначе –
пятьдесят две пушки). И жить,
среди вечно чужих берегов кружить,
быть хозяевами территорий
государств – друзей, врагов – акваторий,
отличаясь от них ветром, флагом
и свободным от ритма шагом,
и отсутствием страха людской кары,
ибо богатство и смерть – не пожары,
не чахотка, не исход лет –
кодекс чести Корсара: выше Бога нет.
Три мачты – тысяча и одна снасть –
заблудиться и навек пропасть –
Капитан зовёт их по именам,
узнавая в лицо. Исключен обман.
На лице – соль и морщины,
а рука крепка,
в волосах седина,
но в глазах – решимость
жить. Каждый жест –
гибкий и легкий, как жесть,
и как сама жизнь –
безошибочный, чтобы нить
иглою шпаги конца ловить,
чтобы с точностью выстрела повторить,
зная еще так мало,
любя лишь море
и дом с хрупким названьем Корабль,
чтобы вновь выходить из боя
с одной из таких же – удачей,
и слегка поцарапанной палубой,
полным трюмом добычи.
Так должно быть всегда. Не иначе.
Пока волны не скрестятся над грот-мачтой.
Август.
Конец вполне удачного лета.
27.08.2002. Вечер.