Дую в раковину рук,
уверяя их во всём,
дую, раздуваю трут,
бредень счастья с карасём,
забираемым от рыб,
рыб багряных с золотым,
что роятся до поры
в недрах грозовой воды.
Дую в руки – и стоит
ветер в глубине сушил,
от погони утаив
два мизинца, две души,
перевязанных травой,
хвоей волглых голосов,
тел, процеженных судьбой
через солнечный песок.