Мы кружим по городу в какой-то старой колымаге на четырёх колесах.
- Ты знаешь это человека в чёрной шляпе?
- Нет. Впервые вижу.
- А я его уже встречала, только не помню когда.
Я открываю окно на всю и кричу проходящим мимо нас людям:
- Эй, куда вы идёте?
Она удивлённо смотрит на меня, как будто спрашивает:
- Ты и правда хочешь знать?
А я многозначительно улыбаюсь:
- Нет, просто мне скучно.
Она улыбается в ответ и опускает стекло со своей стороны:
- Тогда давай веселиться!
Её голос вырывается из автомобиля и я слышу его звонкое эхо отраженное от стен опустевших домов. Кто-то пристально следит за тем, как мы сначала пересекаем один, затем другой, потом третий, четвёртый, пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый… она умеет считать только до десяти, а я совсем не знаю города. И всё же, кто-то продолжает считать проспекты и улицы, переулки и подворотни, абсолютно все места, куда мы въезжаем на своём грохочущем тарантасе. Кто-то, кого мы не знаем, ждёт нас в одном из таких мест и упорно об этом молчит.
- Я устала.
- А я верю в любовь и ещё верю в людей. Верю в то, что все мы будем счастливы. Обязательно счастливы. Нет, не долго, потому что если долго, то это не честно, это не правильно, это не так как должно быть, это так как хочется, а должно быть – недолго, не долго, но по-настоящему.
Она выбрасывает из машины мои вещи. В открытое окно. Я стараюсь ехать поближе к тротуару, чтобы вещи не падали на проезжую часть и не мешали другим машинам. Здесь нет других машин, мы катаемся по городу одни. Но я всё равно еду так, словно бы машины появятся с минуты на минуты или, в крайнем случае, завтра, рано утром.
- Останови машину.
- Мы ещё не приехали.
- Останови, я выйду.
- Не могу, нам зелёный свет.
- Но здесь нет светофоров.
- Они будут.
Я жму на газ и мы ускоряемся до предельной скорости. Наш драндулет угрожающе рычит и чихает. Кто-то озирается по сторонам. В окне второго этажа загорается свет. Гаснет. Вновь загорается и вновь гаснет.
- А ты веришь в то, что звёзды могут упасть?
- Я верю в то, что все наши мечты сбудутся.
- Ты сумасшедший.
- Я счастлив.
Ей хочется рассказать мне о том, что она уже здесь была, год назад или того меньше. Ей тогда было на три месяца больше чем сейчас, а выглядела она на все сто, но никто не давал ей больше двадцати. И к вечеру, она сама себе казалась старше, чем была на самом деле. С разницей в два три десятилетия. То есть между семнадцатью и двадцатью четырьмя. Примерно двадцать один с половиной, но это уже когда она ложилась спать, и двадцать два, когда засыпала. Она так часто путалась в своём возрасте, что ей было проще сказать, что она родилась в этом городе, чем определиться с тем, когда она в него приехала.
- Мне не было и пяти лет.
- А я не помню себя в свои пять лет.
- Совсем?
- Помню, в два, три, четыре и там дальше, но не в пять. Так вышло, что нас перевели из четвёртого сразу в шестой, но при чём тут мои пять лет – я не знаю. Тогда мне уже было одиннадцать и я всё очень хорошо помню. Но вот пятый класс как-то выпал, а вместе с ним и память о моём пятом годе. В этом городе всё так странно взаимосвязано.
Я вижу, что она не понимает, что происходит. Я не стараюсь объяснить, я просто еду вперёд, затем направо, налево, налево, ещё раз налево и вновь налево, вперёд и направо, и ещё раз направо и направо. Машина разваливается на какие-то запчасти и они с лязгом падают на дорогу. Она смотрит в окно, на то, как сумерки протискиваются между домов. На тени деревьев. На человека в чёрной шляпе.
- Я его помню. Его как-то зовут. И он живёт на главной улице в доме с балконом в стиле модерн. Окна во двор. В коридоре вместо люстры лампочка. В детской комнатке голубые обои с белыми выцветшими цветами. На кухне радиоприемник и голос мамы:
- Ты вымыла руки?
- Нет. Я его не помню. Впервые вижу.
Машина катится вниз по мостовой и падает в реку, ломая чугунное ограждение пустынной набережной. Кто-то бросает спасательный круг и кричит караул. Я стою на мосту и сверху наблюдаю за происходящим. Она уходит в другом направлении.