Ветрами пенящий чужое пограничье,
берцовой костью попираешь ты восток
и смотришь ты, сощурившись в глазок,
как целится стрелец и правит резвыми возничий.
Ты, сгусток черных мускулов и грубых пастбищ, ты,
чья кожа задубела и продрогла,
кость позвоночную прогнул и проступили здесь хребты,
лопатки и коровьи ребра.
Ты, выведший из недр подкожных то
глубокое дыханье пальцами, ступнями,
дохнул и пролегли здесь пропасти, плато,
означенными вспенены ветрами.
Ты, впившийся по десна, да,
в плоть кучевую небосвода,
ты зарычал, ты встал на лапы и тогда
из-под когтей твоих сочились кровь и сода.
Вот виноградная в твоем паху лоза,
Летит небесное зерно, скользит слеза.
Ты открываешь медленно глаза.
Ты смотришь в белоснежный перископ
и плавниками воздух тот взрезаешь,
подтягиваешь к западу восток
и, прокусив пространство, отступаешь.
И брюхо нежное закатный луч багрит.
И прорастают из-под мышек бук, самшит.
И на лугах пасутся злоба, страх и стыд.
Ты поднимаешь кубок и, потея,
пьешь и остатки смахиваешь в снег.
Зазубренный мерцает череп Прометея.
И задом наперед ужи ползут в ковчег.