Плод бесплотных молитв,
возносимых творцу себя,
я люблю тебя, Я, как сорок тысяч братьев не властны.
Мое ребро не болит,
не хнычет, не требует ласки.
Я отрываюсь от почвы невзрачных селений и злачных семян,
ликом ныряя в блик.
Я люблю тебя, Я! Форму твою и суть.
Зрю в тебя, как пророк в отечество, как в "Алазань" лоза.
О, как блестяще зарифмованы эти глаза,
какую цезуру являет нос, какие краски несут
эти ланиты, как губы точны и сжаты
в роли финальной черты, как поражает
легкость стопы, рассекающей стихосложные тропы,
словно морскую волну рогоносец Европы.
Пожизненно заключенная в до ужаса внешний фон,
вся эта стройность, отточенность форм,
как спелая роза, мгновенна,
когда ветра ее вдоль по венам
моим продираются, словно я телефон,
словно я телеграф, проводник меж творцом и его
бессмертною славой. Словно я - ничего...
Я умаляюсь, молясь о его деснице,
занесенной подобно блесне над моей десной.
Я умиляюсь ничтожности смерти, несовместимой со мной,
ибо являет уже не с минусом единицу,
но с минусом ноль.
Это сознание греет, как на сердце змея.
Моей природе не снесть пустоты (это когда не Я).
Я на коленях пред вечный покой непроточных вод,
не порочащих лик мой в отличье от вод несущих
волненья изменчивых русел, морщины, ожившие от
ветрености...
О, творец мой, склеп наш насущный
даждь нам снесть. Сей прозрачный призрачный водоем
не введи во иссушение, где мы с тобой вдвоем
визави созерцаем один и тот же филигранный фасад,
что по образу образца. И поэтому даждь
вымолвить пред тобою: "Боже, как молод сад!
Как глубоко отраженье! Как страшен дождь!.."