Тоньше самого тонкого амулета
Рук твоих ослепительно тонкой
тени
Эти дожди, подбираясь,
Считают ступени
Нашего дома,
В котором лохмотья ушедшего лета.
Мы говорим – паутина шевелится.
Что нам надо?
Птицы сплетаются в стаи
И не слышат
Нашего августа,
Звери – в стадо.
Что остаётся?
Свист чайника, мы и мыши.
Тишина осени наступает,
Наших нечаянных лиц клоунада
Смотрит в окно, волнуется –
Так и надо.
Нашей усталой улицы
Чёт и нечет
Ждёт нас, куда бы мы, беглые,
Не пропали.
То, от чего мы больны,
И то, что нас лечит –
В каждом окне,
В каждом скрипе
Трамвайной стали.
Нашей извилистой осени
Хиросима
Выйдет во двор,
Прищурится, точно дети.
Жизнь так сложна,
Но, кажется, объяснима
И холодна,
И мечется, словно ветер
В лапах моей
Огнедышащей, непохожей
Ни на тебя,
Ни на города
Злые лица,
Птицы Любви.
И хочется оглянуться,
Заговорить,
Но эта немая птица
В плен не берёт,
Без жалости
Пишет в письмах:
- Всё хорошо -
Скучаю, люблю, целую,
Джон выходит на улицу,
Ловит пулю,
Падая шепчет на выдохе:
- Йоко-гама,
Гаммы просты,
Раму вымыла мама,
Здесь всё по-прежнему,
Джордж пьёт воду из Ганга,
Мир в Бангладеш,
Харе по-прежнему, Рама.
Все наши песни –
Дорожная версия Дзэн.
Что остаётся?
Взрослеющий Питер Пэн
Слушает рэгги,
Ходит по ржавым листьям.
Всё побеждает
Loop control system.
Птицы взлетают –
Их уже не вернуть.
Джон поднимается
И продолжает путь.