Все жиже, хуже, слякотнее дни:
февраль являет признаки простуды.
Мир черно-белый, и, куда ни ткни,
он сходит с рельс, меняя амплитуду;
сдает ,страдалец смогов городских,
в бюро прогнозов пробу атмосферы...
Вот дом, а в нем алхимия тоски -
гремучий сплав Буковски и Кундеры.
В нем все рутинно, в нем веселью – бой!
В нем пахнет интернетом и овсянкой.
Здесь молодость с чужими и с собой
играет то в очко, то в несознанку...
Бесплодны вазы, маникюр убог.
Но тонким пальцам не до маникюра.
В какой-то год, наверно, сдуру Бог
из мыслей и чернил состряпал дуру,
зажав для прочих крови с молоком.
А, может быть, он новый ставил опыт?..
Но к черту опыт! Разве мы о том?
День был слюняв, глазами сонно хлопал...
И шарила обмякшая душа,
ища предлог для радости, в кармашках.
Но только сплин стекал с карандаша,
и щелкали минуты, как фисташки.
Молчала кухня, запахи сглотнув,
не парила, не терла, не шкварчала.
Трехпалубка квартиры шла ко дну
спокойствия. И это означало -
надменность яви и провал затей.
И ежилось сознание синицей.
А где-то в небе хор смешливых фей
сквозь путы смога тщился дозвониться...
И девушка была вещам подстать –
без праздничных сюсюканий и граций.
А год назад ей было двадцать пять,
а Пастернаку - только сто тринадцать.