Глубоким рвом под городской стеной
ты приползаешь хищницей ночной
и хвост чешуйчатый подрагивает в такт
миганию звезд и хрупкие волокна
над головой твоей натянуты. Итак,
ты подползаешь ящеркой под окна
принюхиваясь к запаху пыльцы,
зубами держишь ты железные концы
и подставляешь теплые сосцы.
И молоко твое парное каплями густыми
тугое покрывает щедро вымя...
ты замираешь в ожидании, в тоске.
Но здесь, в оазисе прохладном, на песке,
томит не ожидание, но тот
подспудный страх, что весь имперский флот
застрянет здесь, на первом километре.
Ты ждешь и кто-то тоже терпеливо ждет
порывов юго-западного ветра.
Но вот, качнувшись, дрогнул позвонок
и ты, перебирая сотней своих ног,
ощерясь, отползаешь от перрона
задом наперед на северо-восток
из опустевшего ночного Вавилона.
Ты уползаешь, в чреве унося
последних пилигримов и становится вдруг страшно
что наша жизнь, пусть хоть на час но вся
доверена тебе и мы молчим,
взирая на мелькающие пашни.
О господи, ведь ты поможешь им,
оставшимся в холодных недрах башни.