Глюканова в училище прозвали «Уставняк». Он всегда был с головы до ног уставным: и брюки стандартной ширины, и ботинки разрешенного фасона, и даже длина ниток в иголках, заткнутых за ободок фуражки, была отмерена с точностью до сантиметра. Штампик с фамилией и номером красовался на всех деталях его одежды, включая трусы, черные сатиновые трусы, которые в обиходе почему-то назывались «семейными».
Таких в курсантской среде недолюбливают. Зато в отряд космонавтов из всех выпускников училища взяли только Глюканова: серьезное отношение к жизни, здоровью и изучаемым дисциплинам сделали его недосягаемым для конкурентов. Глюканов совершил два космических полета, провел на орбите изрядное количество времени и прославился тем, что под его руководством не произошло ни одной нештатной ситуации. Дабы не пропал столь ценный опыт, дальнейшую службу полковник Глюканов проходил на руководящих должностях в Центре подготовки космонавтов.
Рассыпав по прериям злополучную «Колумбию», американцы глубоко разочаровали тех, кто был заинтересован в успешной работе Международной космической станции. Но особенно больно сделали они маленькой гордой стране Израиль, которая потеряла своего первого героя-астронавта и готова была потерять всякую надежду на звездное будущее. Поэтому, когда Россия в силу политических соображений предложила Израилю местечко в очередном «Союзе», деньги на него быстро собрали всем еврейским миром.
Это был во многом необычный полет. Мало того, что гражданин Израиля летел командиром – этим гражданином на самом деле была гражданка! Ципора Каценеленбоген должна была доказать мировому сообществу, и прежде всего, самому Израилю: еврейская женщина достигла всех возможных высот в современном обществе. Можете представить, какой головоломной задачей было подобрать ей напарника! Тем не менее, такой напарник нашелся: скромный, но решительный, опытный, но не высокомерный, без мужланства и бытового антисемитизма. Майор Хмарченко был хорош еще и тем, что его фамилия в русском языке не склоняется. Для Ципоры, путавшей падежи, это было удобно.
Старт и выход на орбиту прошли штатно, в невесомости израильтянку слегка поташнивало, но важность предстоящей операции заставила ее забыть неприятные симптомы. «Союз» шел на сближение с МКС, космонавты и ЦУП снова и снова проверяли системы и пересчитывали параметры. Стыковка приближалась.
Хмарченко искоса поглядывал на женщину в командирском кресле. В предыдущем полете он сам сидел там, поэтому легко мог представить себе не только вид на экраны и приборы, не только последовательность и эргономику движений, но и чувства, испытываемые при этом. Сейчас его задачей было ассистировать командиру при стыковке, а также контролировать его, то есть, ее. Да так, чтобы она этого не заметила. Уж очень воодушевлена была Ципора Каценеленбоген доверенной ей высокой миссией.
Последние дюймы отделяли корабль от станции. Стыковочная мишень вырастала на экране монитора, как вдруг ее закрыло нечто совсем уж постороннее и неожиданное. Из уст израильтянки вырвался набор выражений, свидетельствовавший о том, что в Звездном ее научили не только водку пить. Хмарченко вздрогнул: экран показал ему вместо мишени черные «семейные» трусы с вытравленным хлоркой штампом «Глюканов». Тут же засигналили разные табло о том, что автоматика отказывается в таких условиях стыковать «Союз».
Перед мысленным взором майора промелькнуло его захолустное детство и сосед-алконавт, безошибочно разливавший бутылку на три стакана, ориентируясь по количеству бульков. Неизвестно, по каким булькам сориентировался космонавт Хмарченко, но в оставшиеся до касания секунды он успел перейти на ручное управление и вслепую причалить к МКС, почти не помяв стыковочного узла. Переполох, возникший в ЦУПе, позволил ему кое-как успокоить обескураженную Ципору и вернуть ее в образ командира корабля.
В общем-то, все выстраивалось более-менее благополучно, и инцидент можно было бы замолчать, но из-за сенсационной окраски полета ЦУП кишел журналистами, многие из которых разобрались и в выражениях командира, и в изображении на экране. Утренние газеты были полны политкорректных заголовков, сквозь которые просвечивало: «Евреи облажались!» и «Баба не справилась!» Дикторы телевизионных новостей с трудом скрывали ехидные усмешки перед камерами. Гринписовцы и антиглобалисты вышли на улицы с плакатами, порицающими загрязнителей околоземного пространства. Шум поднялся такой, что надо было что-то делать.
Конечно, руководство не очень верило в то, что «космонавты вышвыривают грязное белье в открытый иллюминатор», как кричали некоторые СМИ. Тем не менее, объяснительную с Глюканова затребовали. Полковник с точностью до секунды указал момент отстрела контейнера с отходами, в который во время своего последнего полета он уложил злосчастные трусы. Баллистики восстановили все детали перехода трусов с одной орбиты на другую и вычислили параметры небесного тела, случайно разбившего мусорный контейнер. Они даже обозначили стрелочкой след этого тела на фотографии метеорного потока, сделанной юными астрономами одной из провинциальных школ. Вопрос был полностью исчерпан к радости политиков и космонавтов, общественное мнение постепенно утихомирилось.
Каценеленбоген и Хмарченко выполнили программу полета и благополучно вернулись на Землю. Майор получил второго «Героя России» и очередное звание. Его наставник Глюканов остался без премии. Не в наказание, а просто по принципу: если есть объяснительная, должны быть и последствия.
Ципору на Родине встретили, как национальную героиню. Но власти ликующего Израиля так и не простили ей смазанную картину стыковки и грязный политический шум вокруг нее. Перспектива успешного продолжения летной карьеры прикрылась, и пришлось Ципоре обыкновенно выйти замуж и заняться домом и детьми. И когда случалось ей дома нечаянно споткнуться, обжечься или уколоться, муж припоминал вслух космические трусы и строил логическую цепь, показывающую влияние жениной невезучести на его собственные служебные неудачи.