(из поэмы "Борх")
Пиренейские разбойники
Уж миновали две недели,
Как на коней ретивых сели
Борх и Пафнутий и на юг
Пустились в путь к заветной цели.
Вот Пиренейских гор отроги
Стеною встали на пороге
Земли гишпанской. Солнца круг
Сиял с небес, большой и строгий.
Борх со слугой на перевале
В избе пустой заночевали,
А утром, свой прервав досуг,
Отправились в чужие дали.
Дорога горная змеится.
Ошую склон взмывает птицей,
Одесную — крутой обрыв.
Конь по тропе ступать боится…
Вдруг грянул выстрел. Ржанье, крики
За поворотом в шум великий
Слились. Но гомон перекрыв,
Незримый зверь зашёлся в рыке.
От рыка кровь застыла в жилах.
«Ба-арин, что же это было?»
Борх, пулю в пистолет вложив,
«Вперёд!» — воскликнул, полон пыла.
За поворотом — три кареты.
Меж них, в гишпанское одеты,
В испуге сгрудившись толпой,
Застыли смуглые брюнеты.
А перед ними, выгнув спину,
Расправив когти, пасть разинув,
Лев исполинский рвался в бой,
Спеша отведать свежанину.
Лишь бородач один без страха,
Вооружившийся навахой,
Держа её перед собой,
Скользнул ко льву единым махом.
Борх пистолет навёл на зверя,
Спустил курок, в удачу веря.
Лев рухнул и тотчас издох,
Свой пыл воинственный умеря.
Был бородач таков при этом.
Разбойник он, по всем приметам,
Был и отличнейший ездок.
За ним спаслись его клевреты...
Повозки первой дверь открылась.
Оттуда дама появилась,
Дрожа от страха, как листок
И на Борха, надеясь милость.
Но только льва узрела тело,
К нему как лебедь полетела
И стала горько причитать,
Скорбя над трупом охладелым.
Борх в стороне стоял смущённо.
К нему кюре в сутане чёрной
Спешил, чтоб объясненье дать
Поступку дамы удручённой.
Он сообщил Борху, что даму,
По льву устроившую драму,
Маркизой Сольдевилья звать,
Что путь она держала к храму.
«Раз в год она на Монтсеррате,
В монастыре, спасенья ради
Супруга вечныя души,
Молитвы чёрной Деве ладит.
Её супруг, вам скажет каждый,
Был полон приключений жажды.
В берберской будучи глуши,
Он львёнка раздобыл однажды.
Маркиз привёз домой зверушку
Супруге юной, как игрушку.
Зверь жил в довольстве, не тужил
И рос, нагуливая брюшко.
Супругов жизнь текла беспечно.
Но счастье не бывает вечным.
Маркиз простыл и занемог,
И мир покинул скоротечно.
Маркиза в горе безутешна —
Она любила мужа нежно.
Лев для неё с тех пор — залог
И цель любви её безбрежной.
По мужу каждый раз молиться
Брала с собою льва вдовица.
И зверь, глотая пыль дорог,
Был в клетке вынужден томиться.
И в этот раз на богомолье
Маркиза с трепетом и болью
Поехала, обоз собрав,
Смирившись с тяжкой вдовьей ролью.
Но на пути ждала засада —
На нас напал исчадье ада —
Разбойник Чави-Костоправ.
Его б давно повесить надо!
Его бандиты нам дорогу
Загородили. Слишком много
Их было. Но замок сорвав,
Нам лев явился на подмогу.
Всё остальное вам известно:
Вы нас от гибели спасли.
Но тем маркизе, будем честны,
Вы в сердце рану нанесли.»
Испанская кровь
Борх подошёл к маркизе робко:
«Мадам, я, право, не хотел.
Нелепо вышло всё, неловко.
Я сгоряча наделал дел!
Будь проклята моя сноровка!»
«Скажите, бравый чужеземец,
Откуда держите вы путь?
Вы не француз, не грек, не немец
И не араб какой-нибудь». —
Спросила у Борха маркиза.
В тоске её вздымалась грудь,
А в голосе был слышен вызов.
Борх отвечал с усмешкой нервной:
«Я — Борх — российский дворянин.
Со мной слуга Пафнутий верный.
Покинув ширь родных равнин,
Мы на войну ушли от скверны
Очистить захворавший свет...»
«Как, вы сказали, звать вас? Борхом?
Не может быть! Подумать только!
Когда б вы знали, сколько лет
И сколько сил я положила,
Чтоб отыскать ваш, сударь, след.
Да, я удачу заслужила!»
«Меня искать? Но для чего же?»
«Всё очень просто, сударь, я
Происхожу из Борхов тоже.
Была большой моя семья,
Но постепенно уничтожен
Был род Борхов Фортуной злой.
Мои родители скончались,
В живых — лишь я да братец мой.
Нас разлучили: я осталась
В фамильном замке, брат мой бедный
Отправлен в монастырь чужой,
Где сгинул он навек бесследно.
Но из преданий рода давних
Я знаю, двести лет назад,
Покинув дом, на север дальний
Прапращура уехал брат,
Где он осел — осталось тайной.
Я редко думала о том,
Пока немецкий доктор Инге,
Что мужа излечил от свинки,
Нам не принёс известье в дом
О том, что в славном Гейдельберге
Он дружен был с одним Борхом —
Идальго русским высшей мерки.»
«Дружище Инге здесь? Однако!
Его лет сто я не видал.
Прощаясь с ним, я, помню, плакал,
А он как крокодил рыдал.
При нём всегда была макака.
Бывало часто, мы втроём
Смотреть на чудо-бочки замка
Иль плавать в Неккаре идём,
Или катаемся на санках...»
«Он в Португалии сейчас.
Он и шалунья-обезьянка.
Ах, как я рада встретить вас!»
Причудливы судьбы капризы:
В Гишпании нашлась родня
У Борха. В замке у маркизы
Он гостем принят был. Ни дня
Не проходило без сюрприза:
То в честь него большой салют,
То пир, то маскарад, то танцы...
С заботою о чужестранце
Вин дорогих потоки льют.
Маркизы духовник, Пафнутий
За здравье рода Борхов пьют,
Поют, пируют, пляшут, шутят.
Раз Борх с маркизой в день погожий
Поехали гулять в лесок.
(Пафнутий выбрался попозже —
Он задержался на часок,
Воркуя с горничной пригожей.)
В лесу накинулась на них
Шальных разбойников ватага.
Борх был стремителен и лих —
Он выхватил из ножен шпагу.
Сперва сразить вождя? Резонно.
А кто вожак? Знакомый лик —
Дон Чави собственной персоной!
Борх с грозным Чави стал рубиться.
Жестокий завязался бой.
Борх мог бы с жизнью распроститься,
Когда бы не слуга-герой:
Пафнутий на подмогу мчится,
Разбойников застав врасплох.
Борх изловчился и бандита
Проткнул клинком в бою открытом.
Среди врагов переполох
Борх этой эскападой вызвал.
Главарь был жив ещё, но плох —
Пора ему готовить тризну.
Маркиза с гневом вопросила:
«Разбойник, кто тебя послал?»
Главарь шепнул, теряя силы:
«Ваш духовник.» — и застонал.
Смерть в тот же миг его скосила...
В содеянном сознался поп:
«Я Чави заплатил за это.
На всё готов пойти я, чтоб
Борхов последних сжить со света.»
Поп был маркизы сводным братом.
Сестру мечтал вогнать он в гроб,
Чтоб замком завладеть и златом.
Родившись незаконным сыном,
Всю жизнь испытывал он стыд.
Ребёнком будучи невинным,
Отправлен был он в дальний скит
Со строгим стародавним чином.
Он в келье полутёмной рос,
Мечтая о привольном замке.
Как выскочить из пешек в дамки,
Он задавал себе вопрос.
Монах вынашивал план мести
За горечь пролитых им слёз,
За униженья и бесчестье.
К маркизе поступив на службу,
Монах хотел её сгубить.
Но злобным планам непослушна
Судьба — Борх смог предотвратить
Свершенье замыслов бездушных.
Монах посажен под замок,
Ватага Чави разбежалась,
Суровый получив урок.
Борх, чувствуя к маркизе жалость,
Остался утешать вдовицу.
Пафнутию ж задержка впрок —
Он с горничной успел слюбиться.
Предательский удар
1
С маркизою простясь в рассветный час,
Сказав: «Marquesa, tengo que partir.
Voy a volver en junio quizás,*» —
Борх скок в седло и к югу покатил.
Слуга Пафнутий не поехал с ним —
Он с горничной пригожею остался.
Её любил он, ею был любим
И с ней, с согласья Борха, обвенчался.
Путь Борха пролегал в Андалусию,
Где ждал его рогатый крупный скот,
На пастбищах к траве склоняя выю,
Телят оберегая от невзгод.
Дорога привела Борха в Севилью,
Где воды глубоки Гвадалквивира,
Где воспаря над толчеёй и пылью,
На шпиль Хиральды, Вера правит миром.
2
В Испании гитар, сигар и шпаг
В достатке и горячий воздух чист.
Идёт по площади цыганка, каждый шаг
Сопровождая треньканьем монист.
А в двориках тяжёлый виноград
Срывается с шпалер и — в сок о плиты.
И строго львы алькальдовы глядят
На шалости мальчишек неумытых.
И щиколотка тонкая мелькает
Из нежных кружев пышной чёрной юбки.
К фонтану привалившись, Борх вздыхает,
Глядит ей вслед и молча курит трубку.
Давно уже, испанкою пленён,
Он позабыл друзей, вино и карты.
Уныло он глядит на небосклон.
И на корриду ходит без азарта.
3
Борх полюбил сидеть по вечерам
В трактире стареньком "Луна и стремя",
Где пировало под извечный шум и гам
Цыганское воинственное племя.
Присев в углу за кружкою вина,
С цыганки юной не сводил он взгляда.
Ему порою мнилось, что она
Сама глазами встретиться с ним рада.
Увы, читатель, не одна гитана
Сумела страстный разгадать намёк.
В глазах в неё влюблённого цыгана
Недобрый загорелся огонёк.
И вот однажды в узком переулке —
В тот час, когда как дёготь ночь черна,
Когда шаги на мостовых так гулки
И нет в округе светлого окна —
Цыган возник у Борха на дороге,
А с ним ещё три дюжих молодца.
Свидетелем лишь месяц был двурогий
И вороны — предвестники конца.
Клинки скрестились. Просвистел булат —
Борх повалил здорового детину.
Но, отразив ударов встречных град,
Он пропустил удар коварный в спину.
Борх замер, пошатнулся и упал —
Из раны тяжкой кровь рекою хлещет.
Сквозь мглу он различил лица овал
И услыхал цыгана смех зловещий.