Я восхитительный барбос,
Распятый прямо на диване.
Я на луну уставил нос,
Застрявшую в подъемном кране.
Клубилось облако, влачась
Меж перекрестьями металла
Тянуло лаять. Эта страсть
Меня с собой не примеряла
Вдруг захотелось мне летать,
Парить в опасной полусфере,
И я тихохонько, как тать
Преодолел скрипучесть двери.
Спала хозяйка. Не одна.
Я ревновать уж разучился.
Однажды только, в прежни дни
Кому-то в туфель помочился.
С тех пор к визитам я привык.
Их всех почти не различаю -
Вот тот моложе, тот старик,
Тот колбасою угощает…
Они одно мне на лицо.
Все это, впрочем, очень мило…
Но одного я не забыл
И не забуду до могилы.
Он появился и содом
Громовый, песни, шум и топот
Наполнили вдруг весь наш дом.
Ответом был мой злобный ропот.
Но он смеялся как дурак,
Дурачился, как сумасшедший,
Он поначалу был мне враг,
А через час с небес сошедший
Был менее бы мной любим…
Хозяйка таяла, как мед
И целовалась с ним губами.
Казалось мне, с ума сведет
Ее он рыжими вихрами…
А он ей розы приносил
Охапками – как помидоры,
И в нем играл избыток сил,
Казалось, мог он сдвинуть горы.
Потом он брал меня с собой
Летать по небу «на фанере».
Она качала головой
И гладила косяк у двери
Потом внезапно он пропал.
Мне черный цвет тогда был внове.
Я долго ждал и тосковал,
Дивясь хозяйкиной обнове.
Но черный цвет был ей к лицу,
Она стройнее как-то стала,
И пальцы левые к кольцу
Его на кухне примеряла.
Я долго запах узнавал
В коробке старой антресолей -
Так пах летающий металл,
Реглан с запахом, и до боли
Луна, скользящая в ночи,
Его напомнила ладони
И звезд горячие ручьи
Застыли в тополиной кроне…