***
На седом Валааме, где небо становится ближе,
Где бегущие тучи волна беспокойная лижет,
Где погода нечасто блеснет нестерпимою синью,
Я, прожив четверть века в России, вдруг вижу Россию -
Не кокеткой с французским прононсом, с беленым лицом, и
Не волшебной царевной-красой с полотна Васнецова,
Не прожженной торговкой, какою пророчили стать ей,
А высоким монахом с крестьянской степенною статью.
Он выходит из дома, покрытого крашеной жестью,
И рука его движется в крестном замедленном жесте.
И, ступая навстречу, роняя неспешное слово,
Он приветливо смотрит, как будто из мира иного,
По сравненью с которым все здешние радости – темень,
В перелатанной рясе смиренный раб Божий Артемий.
И покажется, будто, воркуя о доле летучей,
Голубями на плечи его опускаются тучи,
Будто в ясных глазах на исходе сурового лета
Тихо плещется море иного, нездешнего света…
Он с любым говорит, как отец, наклонившись над зыбкой.
«Помолитесь о нас!» - он кивает с утешной улыбкой
И в обитель бредет по скупым каменистым полянам,
А закат одевает его золотым и багряным.