В.Н.
Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской
Шла девица за водою ключевой.
За ней - парень. Кличет: «Девица, постой».
Распахнулся, босиком, не прячась луж.
А она, полушутя: «Какой ты муж?
Весь расхристанный, босой». «Раз так – пока,» -
Разбежался, и раскрылись два крыла.
«Что ж ты, девица, теперь не весела? -
Сзади шепот - Чай, сваляла дурака?»
Сокол серый, а подпушка-то бела.
Размахнулся. Закружила, понесла
Добра-молодца молва под облака -
Злая вьюга или нежная метель.
А она стоит в толпе, открывши рот,
Вскинув голову, и милого зовет.
Мой соколик, облака тебе купель…
Руку белую держа над головой,
К небу тянется и шепчет: Мой, мой, мой.
Прилетай скорее, стол я застелю
Красной скатертью. Заморских вин куплю.
Стукнись оземь, добрым молодцем вернись.
К кубку жадными губами прикоснись.
Прикоснись… но только эхо ей в ответ.
Улетел? Не улетел пока что, нет.
Над Грузинскою, над Брестскою, Тверской
Он парит. Вернись скорей, соколик мой.
Расстелю цветы по серой мостовой,
Приклонюсь к ним непокрытой головой,
Скину шубку, скину платье и испод
Распущу косу. Ты в небе, я же – под…
Обнаженная в цветах тону… Мой свет,
Прикоснись… Но только эхо ей в ответ.
Птице - волю, ей бы - поле, ей бы - дичь,
Ей любовью и вином не угодишь.
Так одену амазонку, и - в седло.
Чтобы милого мне ветром принесло.
Заманю его охотой удалой.
Пуще ветра конь разгонится гнедой.
И помчимся сквозь буруны, годы, прочь,
И с руки сорвешься, сокол молодой.
И поймаем птицу синюю, как ночь,
И на варежку вернешься. И, обняв,
Улыбнешься… только эхо ей в ответ.
Улетел? Не улетел пока что, нет.
Милый. Милый. Милый. Милый. Милый мой, -
Стонет девица, все губы искусав.
Капля крови к подбородку потекла.
Люди добрые, скажите, как мне быть?
- Не накинешь ты на птицу удила.
Ей бы - волю, ей бы - поле, ей бы - дичь,
Ей бы - крови, а вином не угодишь.
Ей бы неба без опор и потолка…
Что же, сокола сумею воротить!
Вот он, ножичек, а вот - моя рука…
Пальцы белые не в шелке, а в крови.
Ну же, смелая, соколика зови.
Вскинет голову и милого зовет.
Руку нежную держа над головой,
К небу тянется и шепчет: Мой, мой, мой.
А по пальцам кровь рубинами течет.
Сокол. Сокол. Сокол - вниз. Бьется оземь…
Здравствуй, милый. Прикоснись. Это – осень.
Это красный листопад меня кружит…
По моей ладони поздно ворожить...
Не жалей… меня, родной… О, как же душно…
Морщит прозелень бровей усталый Пушкин
На Тверской... И никаких стихов не нужно…
***
Ты ко мне бежишь по лужам,
Мальчик-лето. Муж мой – осень,
В волосах – седая озимь.
Вьюга, вьюга, вьюга, вьюжит.
В небесах – седая просинь…
Сокол белый бьется оземь.
Протяну я руки. Ну же…
Ты уходишь… скоро восемь…
Попрощайся же со мною,
Суженый. Сужденный… сужен…
Поезд милого уносит
Острой синею стрелою,
Властелина, друга, мужа…
Слава... Милый мой… Послушай...
Шепчет эхо за стеною.
***
Разве сокола заставишь
Жить на кожаной перчатке?
Ты мне перышко оставишь
И умчишься без оглядки...
Положу перо в гербарий…
Милый Финист, все в порядке.
С детства знаю я сценарий:
Про железные набойки,
Хлеб железный, посох. В путь.
Встреча с бабою Ягою.
Печка. С шишечками койки.
Хлам в избушке. Грусть с тоскою.
- Што ты, девица, печальна?
- Поделись, бабуля, тайной -
Как соколика вернуть…