В холодной гримерке
с оледенелыми стеклами на уровне тротуара,
резким запахом хлорки,
сочащимся из театрального сортира,
под цокот каблуков и узничное копошенье ара
снимал он маску злобного сатира.
Свет, заточенный в абажуре лампы пыльной,
жирными пятнами брызгал на сборки
одежды и сальный обрывок бумаги. Мыльным
разводом мороза раненый вечер
чистил проспект от прохожих,
о сомкнУтые пачкая створки
луны контуры зданий похожих
и циферблат на ратуше, очерчивавший вечность.
Закрыв чернильницу и отложив
перо, он поднялся со стула резко.
Накинул старый плащ, казненный
вешалкою по-английски, цвета спелых слив.
По деревянной лестнице, корежащейся в стонах,
вдыхая сырости зловещий аромат, полез к
двери и растворился в ночи сонной,
глотая шорохов крадущихся мотив…
Рассвет обнял восток, застенчиво краснея…
Мат дворников хмельных сухим, трещащим звуком
терялся в криках галок обрамляющих аллею.
Протяжно вдалеке скулили поезда,
мост над рекой тревожа гулким стуком,
где в проруби жевала корка льда
чернилами испачканную руку…